Наоми Новик - Выкорчеванная

— Поросня пала в ночь гибели Вороны, — сказал Дракон. Он перевернул толстую стопку листов до момента, где вел записи кто-то другой, менее упорядоченно. Каждый случай был описан скорее как рассказ, буквы были крупнее, а проведенные линии чуть расползались.

«Сегодня прибыл гонец из Поросни. У них лихорадка, заболело семеро. По пути нигде не задерживался. Он тоже болен. Настойка древогонки помогло унять лихорадку, а седьмое заклятие Агаты дало результат при очищении причины болезни. Для прочтения заклинания потрачено семь частей шафрана в весе серебра и пятнадцать частей настойки древогонки…»

Это была последняя запись этим почерком.

Больше книг на сайте — Knigolub.net

— Я как раз возвращался ко двору, — продолжил волшебник. — Ворона предупредила меня, что Чаща наступает… она попросила меня остаться. Я с негодованием отказался. Я считал, что это ниже меня. Она говорила, что графу уже ничем не поможешь, и я ей не поверил. Я торжественно пообещал, что найду способ; что смогу разрушить любую магию Чащи, какой бы она ни была. Я убеждал себя, что она просто старая слабая гусыня. Что Чаща растет лишь благодаря ее слабости.

Слушая его, я обвила себя руками и смотрела на огромный журнал наблюдений с пустой страницей, следующей за той самой записью. Сейчас мне хотелось, чтобы он замолчал. Я не хотела слышать, что было дальше. Открывая мне правду о своей неудаче, он пытался быть добрым со мной, а я могла думать только о Касе. «Кася!» — плакало мое сердце.

— Как я узнал потом… запыхавшийся гонец догнал меня на дороге… она отправилась в Поросню, забрав свои запасы с собой, и потратила силы, борясь с болезнью. Именно в этот момент Чаща нанесла удар. Ей удалось переправить несколько детишек в соседний городок… думаю, бабушка вашей булочницы была одной из них. Они рассказали о том, что пришли семь ходоков с ростком очагового дерева.

— Даже спустя полдня, когда я добрался обратно, я еще сумел пробраться сквозь деревья. Они посадили очаговое дерево прямо в ее тело. Она была еще жива, если можно так выразиться. Я сумел подарить ей чистую смерть, но это все, что мне удалось сделать до вынужденного бегства. Деревня погибла, а Чаща расширила свои границы.

— Это было последнее крупное расширение, — добавил он. — Я замедлил распространение, заняв ее место, и с тех пор сдерживаю… более или менее. Но она все время старается.

— А если бы вы не вернулись? — поинтересовалась я.

— Я единственный волшебник в Польне, обладающий достаточной силой, чтобы ее сдержать, — без малейшего следа заносчивости, скорее, как данность, ответил Дракон. — Каждые несколько лет она испытывает мои силы на прочность, а раз в десять лет или около того, предпринимает попытки посерьезнее… как в случае с нападением на твою деревню. Теперь Дверник от границы Чащи отделяет всего одна деревня. Если бы ей удалось убить меня там или поразить скверной, и посадить очаговое дерево… то к тому времени, когда сюда прибудет новый волшебник Чаща поглотит и твою деревню и Заточек, и окажется на пороге восточного перевала у Желтых болот. А оттуда, как только представится шанс, распространится далее. Если бы я позволил им прислать вместо Вороны более слабого волшебника, сейчас бы была потеряна уже вся долина.

— Именно это случилось в Росии. За последние десять лет они потеряли четыре деревни, и две до этого. В следующей раз Чаща доберется до Кивской губернии, а потом… — он пожал плечами: — полагаю, узнаем, умеет ли она расти в горах, чтобы выбраться за перевал.

Мы сидели в полном молчании. В его словах я видела, как Чаща медленно, но неотвратимо ползет по моему дому, по долине, по миру. Глядя с Башни вниз, я представляла бесконечные ряды темных осаждающих деревьев. В каждую сторону, куда ни посмотри, пугающий шелестящий океан, движимый ветром, и ни одной живой души. Чаща поглотила всех до единого и затащила под свои корни. Так же, как поступила с Поросней, и с Касей.

По моим щекам, медленными ручейками, покатились слезы. Я была слишком опустошена, чтобы разреветься по-настоящему. Солнечный свет постепенно гас, а волшебные лампы еще не зажглись. Лицо волшебника стало непроницаемым, теряясь в тенях, а по глазам в закатном свете ничего невозможно было прочесть.

— Что с ними случилось дальше? — чувствуя пустоту внутри, спросила я в тишине: — Что было с ней?

Он повернулся:

— С кем? — переспросил он, выныривая из своих грез. — А, с Людмилой? — он помолчал. — Когда я был при дворе в прошлый раз, — наконец сказал он: — я сказал ей, что с ее мужем ничего невозможно сделать. Я привел с собой еще двух придворных чародеев, чтобы подтвердить, что его скверна не излечима. Прежде всего оба были потрясены тем, что я позволил ему прожить так долго… и я позволил одному из них его умертвить. — Он пожал плечами: — По случаю они пытались раздуть из этого скандал… среди волшебников зависть обычное дело. Они предложили королю отправить меня сюда в изгнание в наказание за сокрытие скверны. Полагаю, они думали, что король отменит это наказание, но приговорит меня к чему-нибудь еще — полегче, больше чтобы пожурить. Когда я объявил, что собираюсь сюда сам, это всех потрясло, не важно, кто что при этом подумал.

— А что до Людмилы… больше я ее не видел. Когда я сказал ей, что ее мужа прошлось придать смерти, она пыталась выцарапать мне глаза. А ее замечания, сделанные при этом в мой адрес, довольно быстро лишили меня иллюзий об истинной природе ее отношения ко мне, — сухо добавил он: — Но она унаследовала поместье и спустя пару лет повторно вышла замуж за одного из младших герцогов. Она родила ему трех сыновей и дочь, и дожила до семидесяти шести лет, оставаясь главной распорядительницей двора. Кажется придворные барды в этой истории сотворили из меня настоящего злодея, а ее превратили в верную благородную супругу, любой ценой пытающуюся спасти своего мужа. С другой стороны, не так далеко от правды.

Тут я вдруг поняла, что уже слышала эту историю. Про это была сложена песня «Людмила и чародей». Только в песне храбрая графиня изображала старуху-крестьянку, готовя и убирая для волшебника, похитившего душу ее мужа, пока она не сумела ее отыскать запертой в сундуке и спасти любимого. Мои глаза защипало от горячих слез. В песнях никого не заколдовывают так, что невозможно расколдовать. В конце герой всех спасает. Там не упоминается ничего неприятного, вроде графини, плачущей в темном подвале, и спорящей с тремя волшебниками, явившимися для того, чтобы убить графа, а потом интриговать по этому поводу при дворе.

— Так ты готова ее отпустить? — спросил Дракон.

Не готова, и уже созрела. Я устала. Мне уже были ненавистны эти ступени, ведущие к твари, нацепившей Касино лицо. Я вовсе не смогла ее спасти. Она по-прежнему была в Чаще, была ею поглощена. Но в моей груди до сих пор дрожало ждущие заклинание «fulmia», и если я отвечу ему «да»… если бы я осталась здесь, спрятав голову в ладонях, позволив ему уйти, а вернувшись сказать, что все кончено… полагаю, оно бы проснулось во мне вновь, и разрушило бы Башню под нами.