Наоми Новик - Выкорчеванная

Из ее глаз и носа брызнули капли древесного сока, побежав ручейками по лицу, словно слезы. Комнату наполнил пахший ужасно неприятно едкий сладковато-свежий запах. Касин рот распахнулся в беззвучном крике, и из-под ее ногтей выросли крохотные корешки, похожие на проросший за ночь росток дуба. Они начали расти с невероятной скоростью, взбираясь по цепям, на ходу деревенея, покрываясь серой корой, и с треском, похожим на начало ледохода, цепи лопнули.

Я даже не пошевелилась. Все случилось настолько быстро и внезапно, что я едва это заметила. Вот Кася была прикована, а в следующий момент уже бросается на меня. Она опрокинула меня на пол и была невероятна сильна. Я уперлась в ее плечи, стараясь отстранить от себя, и завопила. По ее лицу, пропитав ее одежду, тек зеленый сок, капающий на меня словно дождь. Он стекал по моей коже, и барабанил по моему защитному заклятию. Касины губы скривились в оскале, обнажив зубы. Ее руки сомкнулись на моем горле словно две головни, горячие, обжигающие. Эти странные корешки начали меня опутывать. Дракон начал читать быстрее, стараясь закончить последние слова, ускоряя заклинание.

Я задыхалась: «Ulozishtus!», — снова, всматриваясь в лица Чащи и Каси, которое исказилось наполовину от гнева, наполовину от боли. Ее хватка крепчала. Она смотрела прямо на меня. Свечение Призывания стало ярче, заполнив каждый уголок помещения. От него невозможно было укрыться, и мы могли заглянуть глубоко внутрь друг друга, увидеть каждый секрет, хранимый в тайне — и ненависть, и зависть. Слезы перемешивались с древесным соком и капали на мое лицо. Я тоже рыдала, и слезы текли ручьями, несмотря на то, что она почти лишила меня воздуха и мое зрение начало уступать темноте.

Она произнесла сдавленно собственным голосом: «Нешка», — и решительно собравшись с силами, один за другим разжала пальцы, позволив мне вздохнуть. Мое зрение прояснилось, и, вглядевшись в ее лицо, я увидела проходящий стыд. Она смотрела на меня с любовью, с вызовом.

Я снова всхлипнула. Сок высох, и ее обожгло пламенем. Корешки иссохли и осыпались прахом. Еще одно очищение ее бы доконало. Я знала это наверняка. Я видела. Но Кася улыбалась мне в ответ. Она просто не могла говорить, и просто медленно кивнула. Я почувствовала, как мое лицо сморщилось, став уродливым и жалким, и я произнесла: «Ulozishtus».

Я смотрела в Касино лицо, истово стараясь запомнить этот ее последний образ, но на меня из ее глаз снова выглянула Чаща — в черной ярости, полная дыма, огня, слишком глубоко пустившая корни, чтобы их можно было так просто выкорчевать. Но Кася все равно держала руки далеко от моего горла.

И внезапно Чаща пропала.

Кася упала на меня сверху. Я раскричалась от радости и сжала ее в своих объятьях, а она, сотрясаясь и плача, вцепилась в меня. Она все еще была нездорова, ее трясло, и когда я ее приподняла, все еще беспомощно плача, ее вырвало на пол. Ее руки причиняли мне боль: они были очень горячи и сильны, и Кася сжимала меня слишком сильно в объятьях, так что мои ребра болезненно трещали под кожей. Но это была она. Дракон с финальным хлопком закрыл книгу. В помещении сиял яркий-преяркий свет. В нем Чаще было негде спрятаться. Это была Кася и никто более. Мы победили.

Когда уставшие мы медленно несли Касю наверх, Дракон был странно молчалив и непохож на себя. Она большую часть времени была без чувств, приходя в себя только для того, чтобы вдохнуть в грудь воздух и снова впадала в забытье. Ее обмякшее тело было неестественно тяжелым, почти как из мореного дуба, словно уходя Чаща каким-то образом ее изменила.

— Все прошло? — спросила я волшебника. — Прошло?

— Да, — кратко ответил он, пока мы, словно бревно, шатаясь и спотыкаясь даже с учетом его странной силы тащили Касино тело по длинной спиральной лестнице. Кроме того, мы уже были вымотаны. — Призывание нам обязательно бы это показало. — Он далее молчал, пока мы не втащили девушку в гостевую комнату, постоял рядом с постелью, глядя вниз, нахмурив лоб, потом повернулся и вышел из комнаты.

Мне некогда было думать о нём. Касю почти месяц лихорадило и не отпускала болезнь. Ночами она подскакивала полусонная, захваченная кошмарами о том, как она все еще блуждает по Чаще, и легко раскидывала нас, даже Дракона могла отшвырнуть в другой конец комнаты. Пришлось привязать ее к массивной кровати со столбиками сперва веревками, и, наконец, цепями. Я спала на ковре у подножия кровати, чтобы по любому крику принести ей воды, а также постараться впихнуть в нее пару ложек еды. Сперва она не могла удержать в желудке ничего, кроме пары ломтиков простого хлеба.

Дни и ночи слились в сплошную череду, прерываемую лишь ее бодрствованием. Сперва она просыпалась каждый час, и десять минут уходило на то, чтобы её успокоить, так что я почти не высыпалась и постоянно клевала носом. Только спустя неделю пришла уверенность, что она выживет, и я выкроила пару минут, чтобы накарябать послание Венсе о том, что Кася спасена и что ей становится лучше.

— Она сохранит это в тайне? — спросил Дракон, когда я попросила его отправить записку. Я была слишком уставшей, чтобы спросить, почему его это беспокоит. Я лишь расправила записку и приписала: «Не говори пока никому», — и отдала волшебнику.

Мне следовало поинтересоваться, а ему настоять на больших предосторожностях. Но мы были оба потрепаны как ветхая одежда. Я не знала, над чем он сейчас работает, но ночами, пробираясь, спотыкаясь в кухню и назад, замечала горящий в библиотеке свет, и сваленные стопками страницы, исчерченные диаграммами или с записями. Как-то вечером, придя на запах дыма, я нашла его заснувшим с лаборатории. Нижняя часть перегонного куба, нагревавшегося на пламени свечи, успела почернеть и полностью выкипеть. Когда я его разбудила, он подскочил, неуклюже перевернув всю конструкцию и вызвав пожар, что для него было нехарактерно. Нам обоим пришлось постараться, чтобы унять огонь, и у волшебника был напряженный и взъерошенный вид, как у рассерженного кота, недовольного уроном, нанесенным собственному достоинству.

Спустя три недели Кася проснулась, проспав целых четыре часа подряд, и, повернув ко мне голову, сказала бессильным, но собственным голосом:

— Нешка, — ее темно-карие глаза смотрели тепло и открыто. Смеясь сквозь слезы, я обхватила ее лицо ладонями, а она сумела обнять меня своими непослушными руками и улыбнуться в ответ.

После этого она быстро пошла на поправку. Поначалу ее странная новообретенная сила принесла ей некоторые неудобства, даже когда она попыталась впервые встать. Она натыкалась на мебель, и когда я в кухне варила суп, свалилась с лестницы, попробовав спуститься вниз. Но когда я от плиты примчалась на ее крик к ней на помощь, то обнаружила ее невредимой — не осталось даже синяка — у подножия лестницы, пытающейся снова встать на ноги.