Ирина Северная - Безупречный элемент (СИ)

Не давая опомниться и понять смысл сказанного, тот, кто держал его сына, откинул капюшон, открывая мертвенно бледное лицо с хмурыми глазами, и впился в шею Рейнхарда, рыча, как бешеный зверь.

Тело Рейна дернулось, с губ сорвался хриплый стон боли, из прокушенного горла на одежду полилась кровь, которую незнакомец пил бесконечно долго, жадно и мощно сглатывая. Затем вампир оторвался от горла молодого человека, явив глубокую рваную рану, словно от укуса дикого животного, впился клыками в свое запястье и приложил его к бледным губам Рейна.

Густая вампирская кровь стекала в приоткрытый рот, отравляя организм. Проделывая все это, вампир неотрывно смотрел на объятого ужасом старика-ученого, застывшего в бессилии что-либо предпринять.

Обескровленное тело Рейнхарда рухнуло на пол, Игнациус рванулся к нему, но холодная рука вцепилась в его худое старческое плечо.

— Сделай только шаг и все твои родные умрут, — прошипел вампир. — Стой, старик, и смотри, какова твоя цена поисков истины.

Игнациус застыл и только смотрел, как еще трепетали веки сына, скрывшие его удивительные глаза, как чуть подрагивала грудь, как из окровавленного рта вырвался последний долгий выдох, и Рейнхард затих.

— Получи, старик, — сказал вампир в маске и пнул тело Рейнхарда в сторону его отца. — Завтра он восстанет вампиром. И не просто вампиром, а одним из нас — вампиров-магов. Мы — Смотрящие, принадлежим к древнейшему Ордену Творящих кровь. Мы храним наши тайны уже много столетий. Не ты первый суешь нос туда, куда смертным соваться недозволенно. Мы долго терпели. Ты препарировал наших собратьев, надеясь что-то отыскать. Мы позволяли тебе это делать, поскольку считали своего рода компенсацией за те людские жертвы, которых убивали и убиваем мы. Равновесие, которое установлено не нами и не вами, а самой Вселенной. Именно Равновесие — та сила, что объединяет наши миры. Но отныне твой лимит исчерпан. Ты превратил свои забавы в нечто недозволенное, зайдя за все мыслимые границы.

— Мой сын… позвольте подойти к нему, — прохрипел старик, — он мертв?..

— Да, мертв. Но тебе решать, старик, каким мертвецом он будет. Можешь прямо сейчас отсечь ему голову, а можешь дождаться утра и посмотреть, как он сгорит в утреннем свете. Еще возможен вариант — жди, пока он обратится, и используй его, как образец для своих экспериментов. Или, если он тебе действительно дорог, сразу отдай его нам. Он талантлив, из него получится ценный собрат для нашего Ордена. Так что решаешь, старик?

— Я…мне… Я не знал… так не должно было быть… простите меня… позвольте хотя бы… проститься с ним… — Игнациус едва стоял на подгибающихся ногах. Сердце сжалось в груди, пронизав все его существо парализующей болью.

Старый ученый двинулся к неподвижно лежащему на полу сыну, протягивая к нему трясущиеся руки. Он упал перед ним на колени и ощупал бездыханное тело, осматривая разорванное горло, приподнимая веки, прикладывая ухо к неподвижной груди. Старик зарыдал.

— Прости меня, Рейн… — сквозь слезы отчаянно шептал он, склонившись к мертвому сыну. — Мне следовало слушать тебя… Прости, мой мальчик… Когда-то я спас тебя и твою мать, а сейчас…

Старик с трудом поднялся на ноги и проговорил:

— Если мой сын — цена, которую я должен вам, то забирайте его. Но обещайте, что не тронете мою семью. Пожалуйста… — с мольбой прошептал он.

— Не тронем. Пока, — отозвался вампир, который пил кровь Рейна. — Но если хоть что-то, что ты успел узнать, просочится через эти стены, если ты снова только подумаешь заняться своими опытами, то знай — мы явимся снова, и тогда уже никто из твоей семьи не уцелеет. А сейчас, жалкий, безумный старик, тебе лучше покинуть это место. Если, конечно, ты не готов еще умереть.

Один из вампиров легко поднял тело Рейнхарда и понес его прочь, Игнациус, как призрак, двинулся за ним. Двое незваных гостей остались в его лаборатории. Когда старый ученый спустился из башни вниз, вампир, несший Рейна, уже исчез, а через узкие окна лаборатории прорывались всполохи разгоравшегося огня.

Игнациус стоял на пронизывающем ветру и смотрел, все сильнее и ярче становится пламя, в котором сгорают все его надежды и понимал, что никогда не сможет простить себе смерти Рейнхарда. Он так и стоял, не чувствуя холода, когда две черные тени покинули башню, рванулись к нему и, окружив, зашептали наперебой:

— Случился пожар…

— …когда ты уже покинул лабораторию…

— … ты не знал, что тебя ищет твой сын…

— …вы разминулись с ним…

— … и он погиб в огне…

— …останки его найдут на пепелище…

— …а если захочешь, можешь рассказать правду…

— …тебя все равно сочтут сумасшедшим…

— …так, что живи и помни…

— … у всего есть цена…

— … и у каждого — своя…

Игнациус закрыл глаза, поняв, что его наказали, оставив в живых, вынудив помнить и сознавать. Он застонал и уже не увидел, как черные тени растаяли в темноте. Схватившись за сердце, старик рухнул в месиво из снега и грязи.

За огнем в обеих топках никто не следил, но он продолжал ровно и сильно гореть, уютно потрескивая за резными чугунными дверцами.

Фреда проснулась в жарко натопленной комнате. Откинув простыню, потянулась, провела руками по обнаженному телу. Она выспалась, отдохнула. Тело ощущалось… насыщенным. Напитанным удовлетворенной страстью, гармонией ожидаемого и полученного, чисто физическим удовольствием, от одного воспоминания о котором начинало что-то трепыхаться в районе солнечного сплетения, а низ живота сладко ныл.

Фреда поднялась с кровати, обошла весь домик, нашла маленькую кухню, санузел, где не работал слив старого «фарфорового друга», но рядом весьма предусмотрительно стояло ведро, доверху наполненное водой. Девушка оделась, удивляясь, что совсем не чувствует голода, а ведь ела она почти сутки назад, как раз перед тем, как уехать сюда.

Часы на телефоне показывали начало третьего. На улице был день, но совсем скоро начнет смеркаться и тогда она сможет поехать к нему, к своему вампиру.

«Своему вампиру»? Она и впрямь так думает о Вагнере, скучает по нему?

До каких же немыслимых пределов в такой короткий срок изменилась ее жизнь? Она переспала с вампиром-магом и теперь, словно привороженная им, рвалась оказаться на опасной для нее территории, лишь бы рядом, лишь бы прикоснуться, оказаться в его крепких руках, почувствовать, как он, вопреки своей природе, делает ненужный вдох, чтобы впитать, впустить внутрь себя ее аромат, как возбуждается и словно оживает…

— Как все это возможно?.. — прошептала Фреда, опускаясь в кресло-качалку, которое дернулось и закачалось с тихим скрипом, успокаивая, словно колыбель.