Тори Халимендис - Самая темная ночь

— Ты не имеешь права произносить его имя!

— Имею, — голос Эрвина звучал устало. — Твой властелин — гнусный вор. Он украл мою невесту.

— Он вернул в Галирфан ту, в которой течет благородная кровь древних правителей, — взревел Саддам. — Он в своем праве.

— Успокойся, — холодно и властно произнес Ланс, и Саддам замер. — Мы хотим предложить тебе сделку.

— Какую?

— Тебе ведь дорога Бьянка? Можешь не отвечать. Одно то, что ты пришел на эту встречу, говорит о многом. Ты знаешь, что она — моя невеста?

— Знаю.

— Я могу жениться на ней. Могу отпустить ее с тобой. Но есть и третий вариант: я могу публично обвинить ее в измене. Пусть она еще не стала герцогиней Бранвийской, но она уже предала своего герцога. Или знахарки смогут подтвердить ее невинность?

Саддам опустил голову, проклиная себя за то, что не смог сдержаться ночью. Теперь из-за его похоти Бьянке грозила смертельная опасность. Он не обманывался: пусть законы Бранвии были и не столь строги, как в Галирфане, но за измену невесту герцога непременно казнят. Причем публично, с позором. А его просьба Луне… Он был готов в любой момент вскрыть себе вены и отдать за спасение Бьянки жизнь, но захочет ли Луна помогать предательнице? То, что вчера в угаре страсти казалось неоспоримым, сегодня вызывало серьезные сомнения.

— Ее судьба зависит от тебя, — продолжал Ланс. — Выбирай.

— Что я должен сделать? — обреченно спросил Лунный Воин.

Она взволнованно ходила по комнате, то сплетая пальцы, то расплетая их. Иногда принималась теребить темные локоны, да так, что прическа давно уже растрепалась. Пыталась отвлечься, подумать о чем-нибудь постороннем, но никак не получалось.

Саддам ушел на встречу с Лансом еще утром, а теперь уже наступали ранние сумерки. Бьянка подошла к окну, залепленному мокрым снегом, попыталась выглянуть наружу, но толком ничего не разглядела. Из комнаты выйти ей не давали гвардейцы, поставленные герцогом в коридоре перед ее дверью. Они же не пустили к дочери Фердинанда. Бьянка слышала, как он кричал и ругался. Вероятно, гвардейцы что-то поясняли ему, но крепкая дубовая дверь заглушала их голоса. Даже слов из возмущенных воплей отца Бьянка не разобрала, но вполне могла себе представить, что именно он мог обрушить на головы ни в чем не повинных стражей.

За себя она не переживала. Твердо решив, что женой Ланса не станет, она выбрала свой путь. Бьянка не обольщалась. Существовала вероятность, причем весьма высокая, что герцогу не удастся договориться с Саддамом. Что же, Бьянка была готова понести наказание за свое преступление. И лишь судьба возлюбленного волновала ее.

Наконец дверь распахнулась. Бьянка подалась навстречу вошедшему и тут же отступила. Это был не Саддам. Ланс.

Герцог прошел к креслу у камина, опустился в него и молча устремил взгляд в огонь. Бьянка не выдержала, заговорила первой:

— Где Саддам? Вы с ним договорились?

— Договорились. Вернее, пришли к решению, временно устраивающему обе стороны. Он сидит в замке под стражей, не пытается сбежать или связаться со своим Повелителем, а я не трогаю тебя.

— Но что же будет дальше? — взволнованно спросила Бьянка. — Отец настаивает на свадьбе. Что мне ему сказать?

— Свадьбы точно не будет. И я сам скажу об этом твоему отцу. Я распорядился, чтобы его привели сюда.

Словно в ответ на эти слова дверь распахнулась, и в комнату влетел разъяренный Фердинанд.

— Ланс, что происходит? Как прикажешь тебя понимать? Бьянка заперта, меня к ней не пускают! Ты что, лишился рассудка?

— Вы забываетесь, граф, — холодно процедил Ланс. — Вспомните, что разговариваете со своим правителем, и потрудитесь выбрать подходящий тон.

— Я разговариваю со своим будущим зятем!

— Нет, Фердинанд. Ваш будущий зять — если, конечно, он доживет до счастливого дня бракосочетания — сейчас содержится под стражей.

У Фердинанда был такой вид, будто его вот-вот хватит удар.

— Что? О ком это?

— О жителе пустыни, которому ваша дочь отдала свою невинность. Или вы ожидали, что я женюсь на девице, не сумевшей себя соблюсти?

Граф бросил на дочь неверящий взгляд.

— Нет! Бьянка, скажи, что это неправда!

Но Бьянка только опустила голову. И в следующий момент ее щеку будто обожгло огнем.

— Распутная дрянь! — прошипел Фердинанд, занося руку для второго удара.

— Довольно! — остановил его окрик герцога. — Покиньте нас. Я желаю переговорить с Бьянкой без свидетелей.

Граф плюнул дочери под ноги, резко развернулся и вышел, напоследок с силой захлопнув за собой дверь.

Теперь Лесса снилась ему часто. Пусть и не каждую ночь, но у него появилась возможность смотреть на свою возлюбленную, разговаривать с ней. Вот только прикасаться к ней он по-прежнему не имел права.

— Я так хочу тебя поцеловать, — признался Эрвин, жадно разглядывая невесту.

На сей раз она была облачена в расшитое цветами одеяние с широкими рукавами, а волосы ее собраны на затылке в замысловатый пучок, украшенный шпильками с жемчугом. Лесса печально улыбнулась.

— Я тоже, — сказала она. — Но я рада и просто возможности повидать тебя. Жаль, что я не могу перенестись в Бранвию даже во сне. Во всяком случае, не по своему желанию. Никогда не думала, что буду так скучать по холодам и снегам. Здесь только жара, пыль и песок, что забирается под одежду и скрипит на зубах. От зноя можно укрыться только во дворце, за толстыми каменными стенами. Даже в тени сада у бассейна мне нестерпимо жарко. Как же я хочу домой!

— Скажи, что еще мы должны сделать для твоего возвращения? — спросил Эрвин. — Саддам не предпринимает попытки к бегству, но и не желает ничего рассказывать о пути в пустыню. Быть может, нам стоит пригрозить ему чем-нибудь еще?

Но Лесса только покачала головой.

— Нет, не надо. Пусть чувствует себя в безопасности. Поверь, он вам еще пригодится. И откроет путь в Галирфан, даже если сам того не пожелает.

— Опять ты говоришь загадками, Лесса.

— Просто я сама еще не до конца все понимаю. Я научилась прислушиваться к предчувствиям, и они говорят мне, что Саддам еще сыграет свою роль.

— Расскажи еще что-нибудь. Помнишь сад в Палерго? Старую яблоню, под которой мы целовались?

И их разговор терял дальнейшую важность и смысл для всякого, кому взбрело бы в голову их подслушивать — только не для самих влюбленных.

От бессонных ночей глаза покраснели и слезились. Иной раз символы на бумаге сливались в одно темное неразборчивое пятно, но Говард никак не мог заставить себя оторваться от книг и пойти отдохнуть. Перерывы он делал лишь на то, чтобы помыться — тонкое обоняние бывшего мага не выносило запаха несвежего тела, пусть даже собственного — и перекусить. Иногда он впадал в короткую дрему, но для этого ему не было нужды покидать библиотеку. Он уже приучился засыпать в неудобной позе, положив голову на скрещенные на столе руки.