Тори Халимендис - Самая темная ночь

Призрачный образ Повелителя обернулся туманной дымкой и развеялся в воздухе. Саддам загасил жертвенный огонь, но уходить не спешил. Он прислонился к растрескавшейся стене и невидящим взглядом уставился на покосившуюся балку заброшенного дома. Впервые в жизни он не знал, как ему поступить. Раньше все было куда как проще: сначала законом являлось слово наставника, затем — жреца, а после — Повелителя. И никогда Лунному Воину даже в голову не приходило не подчиниться приказу. Он делал все, что ему говорили: грабил, пытал, убивал. И о том, что такое угрызения совести, даже не подозревал.

Теперь же, докладывая владыке Галирфана о происходящем в замке, Саддам все время видел перед собой огромные наивные глаза и слышал нежный голос: «Я знаю, что ты меня не обманешь». И чувствовал себя настолько редкостным подлецом, что хотелось взвыть и удариться изо всех сил лбом о твердый холодный пол, дабы вышибить из головы горькие мысли.

А еще его терзала ревность — тоже чувство, прежде неведомое. Стоило ему представить, как к его Бьянке прикоснется другой, да не просто прикоснется, а поцелует, снимет кружевную сорочку, сделает своей — и Саддам принимался крушить все, что только попадалось ему под руку. Иной раз желание убить Ланса становилось прямо-таки нестерпимым.

Повелитель велел втереться в доверие к будущей герцогине — и Саддам это сделал. Повелитель велел докладывать обо всем, что происходит в замке — Саддам выполнял и это распоряжение. Но с каждым разом чувствовал себя все гаже и гаже. Пусть Шер и не считал нужным сообщать своим Воинам о собственных поступках, Саддам догадывался, куда подевались дочь Кариды и распутная баба, но до них ему не было дела. Что же до поисков — пусть себе ищут. Никому и никогда не удавалось найти Галирфан. Даже если Говард догадается, где именно находится его племянница, все равно ему ее не обнаружить.

Куда больше беспокоила Саддама неотвратимо приближающаяся свадьба Бьянки. Он еще не знал как, но твердо решил, что Ланс не получит его женщину. Свою девственность Бьянка отдаст ему, Саддаму, чего бы это ему не стоило. Он даже подумывал о том, чтобы бежать с возлюбленной, подобно Кариде. Останавливало его лишь то, что он прекрасно знал конец этой истории: они оба умерли, причем довольно скоро, Карида и ее муж. А Саддам желал бы жить со своей Бьянкой по возможности долго.

Пустыня пугала. Бескрайние пески бурого цвета отбрасывали блики нещадно палящего солнца. Сухой жаркий ветер не приносил облегчения, лишь обжигал открытую часть лица. По спине тек пот, волосы под покрывалом прилипли ко лбу и вискам, горячий воздух с каждым вдохом опалял гортань. Хорошо еще, что ей позволили пить столько, сколько она захочет. Сопровождавшие же ее воины за весь день лишь пару раз дружно приложились к флягам.

Ночь в пустыне наступала внезапно. Тьма опускалась очень быстро, и изнуряющая жара сменялась диким холодом. Лесса куталась в одеяло, но все равно мерзла. Ей казалось, что семь дней путешествия на дивных животных с горбатыми спинами растянулись на целую вечность. Призрачной картиной — миражом — казались ей теперь и Галирфан с оставшимся в нем Шером, и далекая холодная Бранвия, и Ланс, и Говард, и даже Эрвин. Будто бы все события ее прошлой жизни случились с кем-то другим либо же просто приснились. А реальным был только темный песок, то раскаленный так, что можно было обжечься от прикосновения к нему, то холодный, будто лед. Она не разговаривала с сопровождавшими ее воинами и даже не стыдилась их, воспринимая как неотъемлемую часть безжалостной пустыни. Пожалуй, выползающие по ночам ядовитые создания волновали ее гораздо больше. По утрам и вечером она покорно жевала лепешки с сушеным мясом, что протягивал ей начальник отряда, но ни разу не поблагодарила его. И когда впереди показалось зеленое пятно, восприняла его равнодушно, приняв за очередное видение.

Но окружавшие меня невозмутимые Воины оживились.

— Священная роща Луны, — пояснил мне начальник отряда. — Дальше мужчинам хода нет. Мы останемся здесь, а вам придется идти одной, госпожа. Не бойтесь, с вами не случится ничего дурного.

Разумеется, ведь все дурное, что только могло, со мной уже случилось.

К роще мы подъехали, когда солнце уже уходило с середины неба. Его закат в пустыне всегда был неожиданным и стремительным: вот только что было светло и жарко, а потом сразу же наступила ночь. Никаких мягких сумерек, что я так любила в родной деревне.

Мы спешились и ступили под широкие кроны деревьев. Я никак не ожидала увидеть подобные посреди песков, но, похоже, в этом месте уже начинала в полную силу действовать магия Луны. Под ногами слабо посверкивала дорожка из серебристого камня.

— Ступайте прямо по ней, госпожа, она выведет вас к храму. А мы будем здесь и встретим вас на обратном пути. Согласно летописям, где-то неподалеку есть родник и фруктовые деревья, там мы и расположимся.

Я уже не слушала Воина. Ноги сами несли меня вглубь рощи. Я шла и удивлялась тому, какой глупой я была, желая избежать этой поездки. Ведь совсем скоро я окажусь в том месте, где смогу узнать о своем предназначении, раскрыть свою суть. Стоило ли этого страшиться?

Когда уже стемнело, дорожка вывела меня к озеру в форме вытянутого полумесяца. Его спокойные воды манили прохладой, и я, не задумываясь, сбросила с себя запыленные одежды и медленно окунулась. Проплыв пару раз от одного берега до другого, я вышла из воды, встряхивая и выжимая мокрые волосы. Было тепло, полная луна ярко освещала окрестности, и я почему-то даже не удивилась, что моя одежда пропала, а вместо нее на камне лежит короткое прозрачное белое платье без застежек. Безо всякого смущения я облачилась в него и продолжила свой путь простоволосая и босая.

Храм показался неожиданно. Просто расступились вдруг деревья, открывая залитое лунным светом строение из белого мрамора. Я поднялась по широким ступеням, прошла через колоннаду портика и с легким трепетом вступила внутрь.

В помещении, освещенном ярким огнем на алтаре, не было ни одного изображения. Только гирлянды душистых белых цветов лежали прямо на полу.

— Ты пришла, дочь моя, — произнес мелодичный низкий голос. — Повернись и взгляни на меня.

Я повернулась и увидела женщину в длинном белом одеянии. Сколько ей было лет, я не смогла бы ответить. Ни единой морщинки нельзя было обнаружить на безупречном лице, ни единой седой нити в черных волосах, но вот мудрые темные глаза никак не могли принадлежать юной особе. В них светилось понимание, и сострадание, и всепрощение. И я низко поклонилась этой женщине. Она протянула ко мне руку.

— Пойдем, Лесса.

— Лесса? — удивилась я. — Ты зовешь меня тем именем, которое мне не принадлежит.