Екатерина Бердичева - Рубиновое сердце

— С ума сойти… — прошептал Иржи. — Значит, я — не Измирский и не граф?

— Нет. У матери была фамилия Барток. Про нее найдешь в бумагах. — Бернат спрятал свое некрасивое лицо в ладонях и прошептал: — Там же найдешь портреты сестер.

— Прости. — Сказал впечатленный Иржи. — Но я должен разобраться в этой безумной истории. Похоже, мой кровный отец все-таки был достаточно знатен, если его потомков и близких кто-то целенаправленно убирает.

— Но ты не оставишь меня одного? — сдавленно спросил Бернат. — Если кого-то найдешь?

— Помнится, совсем недавно, один весьма настойчивый братец усиленно запихивал меня в эту дыру от себя подальше… или от некоей балерины? Или я что-то путаю?

— Господи, да причем тут эта шлюха? — Бернат Измирский встал и прошелся по комнате. — Подожди. Но если тетю убили специально, почему ты, ее сын, еще жив?

— Ага! Смерти моей хочешь! — рассмеялся Иржи.

— Дурень!

— Все потому, братец, что твои родители, видимо, что-то знали и усыновили меня, как собственного новорожденного младенца. Думаю, если поискать на наших кладбищах, то можно найти и камень с надписью «Иржи Барток» или нечто подобное. А здесь я случайно открылся сам.

— Каким образом?

— Идем! — Иржи схватил брата за руку и потащил в ванную. Проколол палец и приложил к зеркалу. Когда на ошарашенного старшего дохнуло затхлым воздухом тайного хода, тот только открыл рот.

— Я, прости, проверил, открывает ли зеркало твоя кровь.

— И?

— Не открывает. Поэтому можно сделать вывод, дорогой братец, что охотятся только за мной, носителем еще чьей-то крови, кроме Бартоков.

— Постой, Иржи, а может, смерть наших родителей, прости, моих, тоже была подстроена?

— Не знаю, Бернат. Но узнать попытаюсь. А ты, в свою очередь, с помощью своей службы безопасности, поищи возможных свидетелей встреч моей матери с отцом. Вдруг что всплывет?

Иржи заступил ногой в проход, и зеркало снова встало на место.

— Пойдем отсюда!

— А ты ходил туда? — запоздало поинтересовался старший брат.

— Ходил.

Они снова вышли в гостиную.

— Мне надо ехать. Включи коммуникатор, пожалуйста. Я на всякий случай подключу спутниковое наблюдение. Прошу, береги себя! Как только что-то узнаю, сразу приеду.

— Давай! Может, эта история и выеденного яйца не стоит? Чего бояться заранее?

Братья обнялись, и молчаливый Бернат в сопровождении Ковача быстрым шагом вышел из отеля.

— Господин, что будем сейчас делать? — Фаркаш, довольный тем, что его прикрепили к молодому графу, сиял приветливой улыбкой.

— Ты завтракал? — поинтересовался художник.

— Перехватил булку с молоком в доме вашего брата.

— Так ты после суток?

— Ну да.

— Тогда закажи завтрак. Покушаешь и ложись спать. Сегодня с утра я работаю дома.

Фаркаш подошел к телефону и сделал заказ.

— Скажи, твоя жена не расстроится, что ты оставил ее на столько дней?

— Зато я принесу достойную зарплату, и мы сможем что-нибудь ей купить.

Иржи улыбнулся и скрылся в своей комнате.

Вывалив на покрывало содержимое оставленного кейса, художник начал по очереди вытаскивать документы. Они все были подобраны в хронологическом порядке, начиная с самых поздних и кончая самыми ранними по дате. Вот свидетельство о рождении самого Иржи. В нем проставлены имена графов Измирских. Ну, это понятно. Он покопался в бумагах, бегло просматривая содержание. Архив, в-основном, относился к семейству Измирских. Мать Берната, Нора Барток, дворянкой не была, поэтому он нашел только имена ее родителей, обычных, не титулованных, людей, а также ее родной сестры, которую звали Ханна. И среди пожелтевших от времени листов лежала одна-единственная фотография, где молоденькие девчонки, сестры Барток, улыбаются, склонив друг к другу головы, в объектив фотоаппарата.

«Странно, — задумался Иржи, — в нашем доме почти не было семейных портретов и фотографий. И я никогда не задавался вопросом, отчего так?» Действительно, в большой гостиной на стене висел единственный парадный портрет отца и матери, написанный после их свадьбы. Остальное — натюрморты и пейзажи, написанные классиками и самим Иржи.

Он пристально вгляделся в фотографию. Две красивые девчонки. Мать Берната немного повыше и поплотнее. Ханна поменьше и тоненькая, словно тростинка. Обе очень хороши той южной красотой, что так быстро воспламеняет мужские сердца. И немудрено, что граф Измирский влюбился в эту девушку. Наверное, в них влюблялись все: черные блестящие волосы, большие черные глаза с пушистыми ресницами, брови, словно стрелы, тянутся к вискам. Пухлые губы и белые ровные зубки, обнаженные улыбкой. Они были очень похожи.

Иржи вздохнул: «Кому же ты, мама, отдала свое сердце и, потом, жизнь?»

Он еще раз прошелся пальцами по желтым листам, читая отдельные предложения. Нет, все не то. Он вздохнул еще раз и, бросив фотографию поверх прочих бумаг, упал спиной на кровать. Он удара пружинный матрас вздрогнул, подбросив вверх бумажную кучу и разбросав ее в стороны. И один из конвертов шлепнулся ему на лицо. Иржи поднял его и лениво прочитал первые строки:

«Здравствуй, моя единственная нежная любовь! Как ты сегодня спала, моя голубка?» — обращался к кому-то незнакомый пока мужчина. Иржи сел и продолжил чтение.

«У нас здесь льет дождь. Непогода размыла дорогу, поэтому я не имею возможности так же, как и раньше, каждый день отправлять тебе письма. Я не могу выразить пером, как скучаю по твоим маленьким рукам, звонкому смеху и бесконечно любимым глазам с пушистыми ресницами. Как бы я хотел сейчас, укрывшись в их тени, целовать твои губы, гладить шелковистые волосы… Ты пишешь, будто тебе кажется, что у нас будет малыш? Боже, какое счастье! Мне так хочется прижать вас к своему сердцу и согреть теплом моей любви! Наш с тобой крошечный человечек. Дочка или сынок… Я просто летаю от этих твоих слов! Любимая моя женушка, ты спрашиваешь, когда я вернусь. Отвечаю: уже скоро. Главный штрек уже пройден и до основной камеры, судя по данным наших приборов, осталось метра три-четыре. Как только вскроем и все опишем, вылетаю сразу. Передай благодарность твоей милой сестре Норе и ее мужу Лайошу за заботу о тебе. С любовью — твой муж — Даниэль. P.S. Как было бы здорово назвать дочку Илоной, а мальчика — Иржи! Подумай, Ханнушка, на досуге над моим предложением. Люблю бесконечно. Твой Даниэль Саминьш.»

— Охренеть! — емко выразился Иржи и зарылся в бумаги. Но, ни писем, ни какой-то другой информации о Даниэле Саминьше там не было. «Значит, я — не бастард, а родился в браке. Родители были женаты. Причем, отец безумно любил мать, и ребенок, то бишь я, был долгожданным и желанным». Художник зарылся в волосы пальцами.

— Какой урод так испоганил мне жизнь! — воскликнул он и стал думать дальше: «Значит, мой отец был в какой-то геологической партии или, возможно, археологической. Документы должны остаться в Академии Наук. Надо позвонить Бернату!»