Екатерина Оленева - Черная королева (СИ)

Свет Трёх Лун, вливающийся в высокие арочные окна стал отдаляться.

Великолепная, всепоглощающая мелодия стихла.

– Эллоиссент?

Его имя всё ещё будоражило сердце, но…

– И любовь, и ненависть слишком сильные чувства. Они забирают так много сил. Я научилась жить, избегая того и другого.

Он стоял слишком близко.

Даже густые сумерки, разгоняемые тусклым светом от пары светильников, не способны оказались скрыть выражения обречённости на его лице.

– Это относится ко всем твоим знакомым, Одиффэ? – яд будто стекал с каждого слова. – Или только меня? Нашего общего старого друга ты, судя по слухам, приняла иначе.

– Ты в чём-то меня упрекаешь, если я правильно тебя понимаю?

В ответ на лёд в моём голосе в глазах Эллоиссента застыла злость.

– Рискну напомнить то, что ты никогда не должен забывать: в чём-либо упрекать меня у тебя нет права. Много лет назад ты сам отказался от него, приняв правильное решение.

Что же касается Миарона – не стану ничего отрицать. Моя ненависть к нему оказалась недолговечней моей любви к тебе.

– И в своих поступках ты не видишь противоречия? – заинтересовался Эллоиссент.

– Нет.

Губы Эллоиссента дёрнулись, словно подавляя желание сказать что-то слишком резкое.

Впрочем, и то, что слетело с них, приятным считать можно вряд ли.

– Разве можно посчитать противоречивым поступок женщины, отдавшейся врагу при первом удобном случае?

– Отдавшейся врагу? – рассмеялась я. – Но, милый, – интонация произношения я позаимствовала как раз у Миарона, – Миарон моим врагом никогда не был. Я сбилась со счёту, сколько раз он вытаскивал мою (дико извиняюсь за речь, недостойную королевы) задницу из колючек.

То, что сам он тот ещё тип, отрицать бессмысленно.

Но ты и сам ведь помнишь какой это восхитительно горячий тип, правда? – с издёвкой протянула я. – Он из тех мерзавцев, с которыми куда приятнее проиграть своё целомудрие, чем последнее сохранить. Да тебе ли мне это рассказывать? Помнится, ты в своё время тоже, не будь дурак, «нет» не спешил говорить?

– Нужно полагать, за годы своего супружества ты успела привыкнуть к любви на троих?

Я с трудом подавила первый импульс отвесить ему пощечину. Но вспомнив, что я королева, а не прачка, лишь усмехнулась ему в лицо и коротко бросила:

– Завидуй молча.

– Как с твоими последними поступками соотносится твоё же решение избегать любви?

Я подняла на Эллоиссента светлые и наивные, как у оленёнка, глаза:

– А при чём здесь любовь? Это же чистая и незамутнённая, как слеза, похоть. К тому же, должна я была как-то отблагодарить Миарона?

– Отблагодарить? За что?

– О! Так ты ничего не знаешь? – с удовольствием ломала комедию я, стараясь за этой игрой спрятаться от нарождающейся холодной злости.

Наслаждалась каждой толикой боли, ревности, гнева, что будили в нём мои слова и поступки.

Это была моя месть. За ту маленькую дурочку, что ухитрилась влюбиться в богатого красавчика Чеаррэ.

За всю ту боль, что он причинял многочисленными изменами, флиртом и, наконец, предательством.

Говорят, сильные не мстят?

Тогда я слабая.

Женщина может и должна позволить себе иногда маленькую слабость. А в моём случае это было почти невинно.

Я могла этого человека убить, но всё, чего я хотела, так это чтобы он умылся тем же полотенчиком, что и я когда-то.

Пусть прочувствует, каково это – стоять перед человеком, который для тебя нужен как воздух и понимать, что ты просто игрушка для него. Или, того хуже, пустое место.

– Как странно, моих любовников ты успел посчитать. А то, что Миарон все эти годы растил твоего сына узнать не удосужился?

– Что?!

– Тот мальчик, что напал на меня у Храма – наш Лейриан.

Казалось, на несколько секунд он окаменел. Превратился в статую.

– Поэтому ты настояла, чтобы Монтерэй вошёл в совет? И поэтому так настаивала на моём поспешном отъезде?

– И была права была, что настаивала, – подхватила я. – Послушай ты меня, мы бы сейчас с тобой тут не говорили.

– А я ничего не имею против разговоров с тобой, Одиффэ. Здесь ты кажешься куда больше похожей на себя, чем в огромном тронном зале Фиара…

Эллоиссент вдруг замер, словно прислушавшись к чему-то.

Последовав его примеру, я тоже ощутила приближение посторонних.

Ещё одна группа наёмников-убийц?

Не говоря ни слова, Эллоиссент коротко кивнул мне, знаком показывая «встань за мной».

Я никогда не лезла на рожон, предпочитая сначала затаиться, дать противнику шанс сделать первый шаг, и уже потом действовать по ситуации.

Дверь рухнула беззвучно. Не издав ни одного скрипа упала вперёд.

В образовавшейся прорехи мелькнуло три фигуры. Все так же – в чёрном, с закрытыми маской лицами.

С руки одного сорвался кинжал.

В таких случаях ещё в университете нас учили падать на колено, пропуская удар над собой, но я стояла за Элом и он не стал уклоняться, позволив кинжалу войти в тело.

А когда всё-таки ушёл с линии огня, я выпустила из ладоней два огненных пульсара.

Через мгновение с подоспевшим подкреплением было покончено.

– Ты в порядке? – поинтересовалась я, окидывая Эллоиссента быстрым взглядом, пытаясь оценить полученный им ущерб.

Он был не так уж и страшен – рукоять кинжала торчала из ключицы.

Для Чеаррэ совершенно точно не смертельно.

– Стой смирно, – скомандовала я, прижимая раненного к стене, к которой он успел прислониться.

Одним резким движением удалось вытащить лезвие их раны.

Эллоиссент дёрнулся. Горячая алая кровь заструилась по моим пальцам.

Я ощутила острую боль, прокатившуюся по телу Эла.

Воспринимала я её не как боль, а как сгусток энергии, восхитительно сильный, почти осязаемый на вкус.

Сочный!

Тряхнула головой, отгоняя от себя наваждения.

– Как давно ты не питалась? – с сочувствием поинтересовался Эл.

– Давно, – не стала отрицать я. – Но питаться тобой сейчас я точно не стану.

– К Миарону пойдёшь?

Язвительная реплика осталась без ответа.

– Что будем делать с трупом?

– У нас есть трупы? – обернулась я, предположив, что давно спалила всех дотла.

Эллоиссент был прав – первосвятейший, Ткач его сволоки в Бездну, не горел.

Хранили ли его рунические письмена или собственная стервозность, но он был просто мёртв.

– А что с ним делать? Пусть тут гниёт, пока друзья-соратники не спохватятся. Если, конечно, он кому-то нужен настолько, чтобы о нём вспомнить.

Я замолчала, заметив, что, прислонившись затылком к стене, Эллоиссент закрыл глаза.

– Ты сам-то трупом стать не планируешь? – грубовато поинтересовалась я.

Грубость моя проистекала из чувства, подозрительно напоминавшего смущения, а мне, королеве и демону, смущаться никак по статусу не положено.