Лидия Евдокимова - Тёмное солнце

— Литан, мне жаль, что я… — торопливо начал Морстен, но она закрыла глаза, не в силах видеть его чужое лицо после того, как только что видела Варгейна.

— Мне тоже жаль, что это ты, — перебила его она и позволила креслу принять свое тело в мягкие объятия.

Смерть всегда отвратительна. Даже без физиологических подробностей, вроде расслабления мускулатуры и посмертного испражнения жидкостями тела из всех отверстий, о которых, конечно, не пишут в героических сагах и балладах. Смерть отвратительна самому естеству человека, как нечто чужеродное, пугающее своей завершенностью и последней точкой жизни. Именно потому смерть изображают так, чтобы она пугала, вызывала ужас и острое желание никогда не встречаться с ней раньше положенного срока.

Смерть несет в себе мерзость и отторжение, страх и иррациональный ужас перед ней, как перед тем, что невозможно познать на чужом примере. Застывшие маски мертвецов, отвратительные, искаженные лица мертвых, гниющие трупы и детские страшилки — все в природе кричит о том, что смерть есть последнее, что видит перед собой живое.

Крайняя степень безумия, шок, углубленное путешествие по своему разуму помогают людям пережить этот момент, даже не замечая случившегося. Но не даром мудрецы твердят о том, как нужно встречаться со смертью. Не даром, не даром они учат людей спокойствию. Познанию смерти при жизни посвящено множество трудов, и каждый из них, на самом деле, направлен на то, чтобы подготовить человека к неизбежному, приучить к мысли о своей кончине, успокоить и заставить принять факт своей смертности.

И каждый человек, пусть на краткий миг, пусть на долю секунды, но боится момента смерти. Состояния умирания, того краткого периода, длиною в несколько минут, когда душа покидает тело путем остановки всех жизненно важных функций организма.

О смерти слагают стихи и поэмы, ее воспевают в сагах и балладах, приукрашивая ее величие и добавляя изрядную порцию героизма, чтобы глупые мальчишки на поле брани не обгадились в доспехи, когда копье входит в кишки и выходит со спины. Когда ты понимаешь — это конец. И выхода нет, выбора нет, ничего больше нет. А есть только она, грязная и глупая, неожиданная и коварная, обманувшая надежды и подкравшаяся из-за угла. Смерть приходит к каждому, и каждый выбирает путь подготовки к ней.

Но смерть всегда была и будет отвратительной. Пусть и в своей красоте, доблести и героизме. Пусть и на гравюрах, картинах и в устах поэтов. Пусть на поле брани, в своей теплой постели, в объятиях любовника. Она отвращает от себя живое, отталкивает его, облекаясь этими живыми в несуразные образы масок и рваных одеяний. Такова ее роль и участь: оттолкнуть и отогнать глупцов и наивных романтиков.

Тонкий браслет на запястье, разомкнувшись под защитным полем капитанского кресла, превратился в узкую золоченую проволоку. Подвешенные на ней значки с гравировками вытянулись в прямую линию, образовав подобие ключа с бороздками. Символы Долины, Замка, Империи и даже Пеленгаса торчали под прямым углом к основанию ключа. Один из подлокотников кресла выдвинулся, в нем открылась панель, которая притянула к себе стартовый ключ, щелкнувший в углублениях, когда в них вошли вытянутые на браслете символы правителей. Ключ на старт, запуск системы был активирован.

Сознание Лаитан испытывало жесточайшую нагрузку и панику. Она смутно ощущала, как истекают мгновения с тех пор, как Морстен положил ее на кресло. Широкие ремни захлестнули истерзанное тело, прижимая к плотной поверхности трона. Она вытянулась, прижав руки к телу, голову стянул ремень, и над ней выдвинулся купол саркофага. Словно во сне, она смотрела, как прозрачная преграда наползает сбоку, закрывая ее от прочих взглядов. На середине движения, замерев в самой высокой точке, купол дернулся и остановился. Лаитан смутно поняла, что что-то пошло не так. Но широкие фиксирующие захваты уже прижали тело к креслу, податливо начавшему опускаться в лежачее положение, и Медноликой оставалось только смотреть на происходящее.

«Попытка входа в систему. Активация модуля распознания генотипа. Процесс идентификации запущен», — мягко шептал голос из подголовника, не слышимый никому, кроме Лаитан. Секунды потекли медленней. Сбоку, змеясь и дергаясь, показались прозрачные трубки с острыми иглами на концах. Они тоже конвульсивно сжимались, пытаясь отыскать вены на руках Лаитан. И когда первые уколы разорвали кожу, она лишь стиснула зубы. Кто знает, чего еще напихал в систему Посмертник? Теперь ей придется узнать это на своем опыте.

«Генетический материал распознан. Приветствую вас, капитан Литан. Ковчег готов начать процедуру расконсервации. Данные биоматериала отправлены в хранилище, имеющиеся образцы будут заменены на новые…»

— Нет… — прошептала Лаитан потрескавшимися губами. — Нет. Не надо замены.

Она представила себе, как умное судно сейчас качает в банки данных ее генокод, и ужаснулась. Пять тысяч лет ее род любовно пестовал все отклонения капитана Литана, передавая их по наследству от матери к дочери, оплодотворенным их единственным отцом, который был носителем заболевания. И теперь, скачав в банк данных свой материал, Лаитан должна была обречь целый народ на органическое поражение мозга в будущем.

Система замерла. По развернувшимся над головой экранам поползли столбцы данных и схематические графики вычислений. Лаитан, мотнув головой, еще раз подтвердила отмену замены материала.

Скосив взгляд, она заметила подошедших к ней аватаров системных управителей. Искин навигатора был искажён черными полосами, словно по экрану ударили чем-то, и он пошел трещинами, теряя функциональность. Золотой колосс Империи, их невидимый искин, управляющий целым царством пять тысяч лет, имел на лице золотую маску в виде двойного солнца, чьи лучи расходились неровными стрелками, обязательно пропоровшими бы кожу любому человеку. Но голограмма искина с лицом и фигурой Сэла Литана не была живой, и острые сверкающие иглы, погружаясь в тело, проходили насквозь, не причиняя вреда. Из носового отверстия у золотого исполина тоже сочилась чернота, стекающая, словно кровавые струи до подбородка, и придавая колоссу сходство с бородатым жителем юга.

Последним оказался Варгейн Крес. В черных, словно светящихся этой чернотой, глазах искина не было ничего, кроме сожаления. Он выглядел похожим на человека куда больше остальных. Даже волосы будто бы трепал невидимый ветерок, а тронувшая губы улыбка вышла чересчур тёплой для информационной копии некогда живого человека.

Лаитан понимала остатками воспалённого разума, чья кора уже перегревалась до смертельного состояния, что ей только кажется это. Она видела в Кресе, в аватаре искина, то, что ей хотелось, а вовсе не то, чем он был. Взгляни на него любой другой, он увидел бы только голограмму, антропоморфную форму цифрового содержания и недюжий искусственный интеллект, способный рассчитать переход в соседнюю систему.