Лидия Евдокимова - Тёмное солнце

С трона донёсся смешок.

— Тоже мне, рыцарь света в копчёных доспехах. Видывал я и золотое серебро, и червлёное, и серебряную гравировку на черных клинках.

— Скорее, тьмы, — заметил Гравейн. — Мать-Тьма ближе, чем кажется.

— Такого придурка, как ты, только не видел никогда, — закончил фразу Замок, и замолчал. В гранитном зале похолодало.

— И не увидишь. Таких уже полтысячи лет не делают, — обнажил зубы Гравейн. Игра с Замком в «кто кого достанет» не надоедала никогда.

— Не могу не обрадоваться этому факту, — буркнул тёмный силуэт с трона.

— Ничего. После меня отдохнёшь. Если выживешь…

— Если мы все выживем…

Морстен вздохнул. «Повезло же мне жить и работать с таким перестраховщиком…»

— Шанс есть.

— Я заглянул в мать матерей, и теперь точно могу сказать тебе кое-что. Во-первых, можешь смело подтереться любым пророчеством или другой писулькой из моего архива. Во-вторых, запомни, глупый ты мальчишка, Медноликая должна умереть. И это должно случиться в положенный час и в определенном месте, куда я постараюсь вас всех доставить, — голос Замка, словно буравчик, вгрызался в уши. — Иначе мир никогда не перейдёт в новую фазу, где останутся только тьма и свет солнца. Остальное уже изжило себя. На мой личный взгляд. А за тебя я меньше всего беспокоюсь. Тьма была и будет.

— Посмотрим, — пожал плечами, прикрытыми темным плащом, Владыка. — Умереть можно по-разному… Например, возродиться.

— Думаешь, ей пойдёт железяка в кишках? — хохотнул Замок, впрочем, не отрицавший такой возможности в принципе.

— Примерно, как мне идёт знак на сердце, — прищурился Морстен.

— Глупый ты… Потому что человек со стороны, — в голосе Замка звучали почти человеческие нотки сочувствия. — Ладно, не мне тебе тайны других рассказывать. Только запомни: Змея не возрождается. Остальное додумаешь сам, если ещё мозги от пяти сотен лет не спеклись окончательно. Думаешь, кожу сбросила и все? Ну-ну, думай так, тебе же спокойней будет ей кинжал в сердце загнать.

— Ладно. Разберёмся. Пять сотен — не пять тысяч, спекается медленно, — Морстен задумался. — Сбросила, и может нарастить, но уже не чешую, а кожу.

— Да побери тебя по частям уккунский погонщик! — выругался Замок, приобретая форму вихря. — Морстен, да открой ты глаза! Ты действительно не видишь разницы между той, которую помнишь, и той, что идёт рядом? Златокровые вымирают. Сереброволосые вымирают. Они — лишь отражённый свет Империи. Тьма — вот то, что по-настоящему вечно!

— Может быть, ты не заметил, — разметав повисшее неловкое молчание, произнёс Гравейн. — Но Тьма уже здесь. Её меч у меня. Это меняет расстановку сил…

— Если бы я не заметил, ты меня бы сейчас не слышал, — тяжело вздохнув, ядовито сказал Замок, — думаешь, почему его не было до сих пор? Почему никто давно его не видел? — после зловещей паузы, когда Морстен уже открыл рот, чтобы высказать своё мнение, Замок продолжил: — Думаешь, ты избран? Весь такой из себя помеченный Тьмой? Нет. Теперь меч будет принимать решения, а не ты. Но куда тебе слушать глупый старый Замок!

От горечи в последних словах Морстену стало неловко, но он не мог не попытаться отстоять своей точки зрения.

— Время пришло. И приходится действовать теми силами, что есть. А кто будет решать — это мы ещё посмотрим… Замок, не бзди уккуном, есть возможность и Тьме угодить, и зад сохранить.

— Ну и сиди там один в своей пещере, — чуть обиженно проговорил Замок, стабилизируя облик на кипельно-белом скелете в чёрной короне. Красные глазницы черепа мерцали, разгоняя темноту. — Все так думали, ты не первый.

— И не последний, знаю, — согласно кивнул Морстен. — Но сейчас может получиться.

— Нет, не может, — Замок покачал короной, и сияние его глаз печально пригасло. — Точно так же, как больше не будет златокровых змей на троне.

Морстен не согласился с ним. Лаитан, пусть она действительно и отличалась от того, что он помнил, и, если верить словам Замка, была разумней той, за кого он ее принял изначально, вызывала в нем уважение. И диссонанс от того, что спасла ему жизнь. Ему, Тёмному Властелину Севера!

— Значит, будет что-то новое, — сказал он Замку. — Тьма, свет — всего лишь тени на стенах. Трона не будет, люди придумают ещё что-то. Они не могут без правителей.

— Будет, не сомневайся, — успокаиваясь, произнес Замок, — только отсутствие старого редко нравится тем осколкам старья, что к нему привыкли. Поверь, я знаю, о чем говорю. Новое приходит, а места в нем для тебя не остается, — эхом откликнулся его давний собеседник, и в его словах звучал отзвук могильного колокола. — Тебе будет легче принять их выбор. Но…Лаитан умрёт. И на этом — точка… Но ты этого и хотел, так что, думаю, тебе понравится.

— Когда-то хотел, — задумался Морстен. Замок не мог просто так потратить силы на связь, чтобы говорить о чём угодно, кроме по-настоящему важного. «Он беспокоится… — удивился Морстен, чувствуя, что разговор подходит к концу. — Невозможно». Но не показал удивления, и спокойно сказал: — Посмотрим. Тьма не может быть без света. Чтобы был Свет, нужно возродить обе линии. Хотя может хватить и одной — золотой. Солнце отразится от спутника и будет серебро…

Морстен встал, как вкопанный. В голове сверкнуло болью знание, похороненное там так давно, что вряд ли даже Замок помнил бы дату. Нет, он никогда ничего не забывал. Солнце умирало, сливаясь и стремясь сойтись в поцелуе навечно. Его смертоносные лучи выжгут планету, нагревая ее до невыносимых температур. А еще раньше вся жизнь издохнет в муках радиационных ожогов и последствий облучения, когда озоновый слой исчезнет, а магнитные полюса сместятся. Двойное солнце станет сверхновой, опаляя небольшой камень, на котором держался за жизнь мелкий и ничтожный росток живущих существ. Гравейн выронил из руки меч, который все еще сжимал в ладони, и упал на колени, зажимая голову руками, а картины все лезли и лезли, вытесняя личность и раскалывая рассудок на множество дробных частей.

— Теперь понял? — голос Замка был глубоким, немного суховатым, но весьма человеческим. И… незнакомым. Так мог бы обращаться отец к сыну или учитель к любимому, но весьма задиристому ученику. Гравейн закричал, теряя себя в круговерти данных. — Литан умрет. Возможно, ей для этого даже не придется выходить замуж, — тон Замка стал рассудительным, а властелин уже плохо осознавал, где он и где его нет.

Внезапно все кончилось, и Морстен нашел себя на полу у выхода из пещеры. Рядом сидела, дрожа всем телом, Лаитан. Она до сих пор тряслась и всхлипывала, поглядывая на властелина испуганными глазами, полными слез недоумения и ужаса. Повязка на лице спала, а синяк снова набухал кровоподтеком. Теперь уже свежим. Гравейн вытянул руку, хрипя и кашляя, будто вынырнул из глубины. Оперевшись ладонью о камень, он поднял на Медноликую взгляд, не понимая до конца, что произошло. В голове крутились, исчезая и не оставляя никаких следов, какие-то цветные всполохи. Морстен еще минуту назад помнил произошедшее, помнил разговор с Замком, так бесцеремонно и нагло ворвавшимся в его голову. Но теперь он просто знал, что тот сообщил ему нечто важное, смысла чего Гравейн пока не понимал. Или не был готов понять. Он протянул руку к Лаитан, желая убедиться, что с ней все в порядке. Медноликая дернулась от него, тут же прикрыв свежий синяк ладонью, и прыснула в сторону, как перепуганная кошкой мышь.