Яцек Пекара - Ловцы душ

– А говорите о себе, что несёте закон и справедливость, – фыркнул он.

– Чего вы от меня хотите, господин Кнотте? – Спросил я усталым голосом. – Я не паладин на белом коне, и я пришёл не для того, чтобы навести здесь мир и порядок. Я не собираюсь вознаграждать достойных воинов или наказывать плохих богачей. Я всего лишь инквизитор, и занимают меня лишь вопросы веры. Если бы барон был еретиком, я сам отправил бы его на костёр. Однако, если он правоверный христианин, то моя роль в этот момент заканчивается. Я не меняю мир, господин Кнотте, ибо Бог одарил меня столь великим смирением чтобы я знал, что это невыполнимая задача.

Мы долго молчали.

– Если бы у меня было столько сомнений, сколько у вас, я давно бы бросил службу, – сказал я в конце концов.

– Я заеду за вами утром, – отозвался он через некоторое время. – Будьте готовы.

Не знаю почему, но последние два слова прозвучали как-то двусмысленно... Так или иначе, я собирался подготовиться к визиту.

Барон Хаустоффер выглядел точно так же, как я его запомнил. Только когда я посмотрел в его глаза, они показались мне омрачёнными безумием. Но, быть может, я излишне дал волю воображению и слишком доверял словам Кнотте?

– Мастер Маддердин, – сказал он. – Я не думал, что когда-нибудь ещё вы захотите воспользоваться моим гостеприимством.

У него был странный голос. Будто он старался говорить чётко и медленно, боясь, что если он позволит разогнаться словам, то они польются против его воли, и он уже не в состоянии будет их контролировать.

– Я обещал, что как только что-то узнаю, не замедлю представить соответствующий отчёт господину барону.

– И что вы узнали?

Вдруг вампирша сделала шаг вперёд.

– Я знаю тебя, – прошептала она. Хаустоффер внимательно смотрел на неё. – Ты был там. Спал.

– О чём она говорит? – Спросил он резко.

Я молча закатал рукав её рубашки и показал барону знак змея и голубки, вытатуированный на плече. Он сиял ярким блеском, а рисунок, казалось, жил собственной жизнью. Барон схватился за нож и разрезал рукав своего кафтана. Змей и голубка на его плече также сияли, и я почувствовал невидимую связь, соединяющую их с татуировкой девушки. В этот момент не оставалось сомнения в том, что оба они являются существами, отмеченными одним и тем же клеймом, одной и той же силой.

– Она видела всё, что произошло на вершине Голгофы, – объяснил я. – Она смотрела на казнь Господа нашего, а потом потеряла сознание. Я не сомневаюсь, что она во многих отношениях похожа на господина барона. Невероятно сильная и быстрая, наделённая жаждой крови...

– Это же селянка, – поморщился он.

–А кем был в Палестине господин барон, можете вспомнить? Принцем? Многомудрым фарисеем?

– Ты слишком много себе позволяешь, Маддердин. – Его лицо исказил гнев.

– Кроме того, она не была селянкой, господин барон. – Я решил не обращать внимания на слова хозяина. – Она жила в большом доме в Иерусалиме. Позже её жизнь сложилась так, как сложилось.

– Она сможет объяснить нашу тайну?

Я рассказал ему о беседе, которую с ней провёл. Вампирша, казалось, нас не слушала. Она с явным интересом разглядывала огромное хрустальное зеркало и осторожно трогала пальцами его поверхность. Хаустоффер сел в кресло (меня он не соизволил пригласить присесть, так что я смиренно стоял) и долгое время не издавал ни звука. Он закрыл глаза, и в какой-то момент я даже подумал, что он уснул. В конце концов, однако, он приоткрыл веки.

– Не помню ни голоса, ни потока света, – сказал он. – Но я помню лавину крови и тьмы, которая затопила мой разум, когда я спал. Да, теперь я отлично это помню.

Конечно, он мог это на самом деле вспомнить, но ему могло и показаться, что он вспоминает. Человеческий разум может выкидывать и не такие шутки, и кому об этом лучше знать, как не инквизитору?

– Сотканы из света, – повторил он слова девушки. – Таак... Мы должны были играть важную роль. Мы должны были стать рыцарями Христа, Его избранными. – Он посмотрел в сторону девушки с явной неприязнью во взгляде. – А она превратилась... – секунду он подбирал слова, – в неразумного зверя...

Я осмеливался судить, что это ему скорее подходит называться неразумным зверем. Ему, который убивал для забавы, чем ей, которая избегала причинять боль человеческому существу. Я знал, что никогда не забуду эти произнесённые столь жалобно слова: «нельзя убивать, нельзя убивать». Несмотря на все несчастья, которые произошли в её жизни, она имела больше сострадания к разумным существам, чем барон Хаустоффер. Хозяин, тем временем, встал.

– Я решил, что всё это меня уже не интересует, Маддердин, – заявил он. – Но хорошо, что ты привёл девушку.

Он прыгнул в её сторону и свернул ей шею прежде, чем я успел даже моргнуть. Мёртвое тело упало на землю. В хрустальном зеркале я видел лицо, на котором не успели отразиться ни страх, ни боль.

– Я решил, что хочу остаться единственным в своём роде. – Он обнажил в улыбке длинные клыки. – И, кроме того, горе жалким существам, когда они вступают меж лезвиями могучих меченосцев, – добавил он.

Я смотрел на тело моей спутницы. По милости Божьей, она не только не страдала, но, вероятно, даже не поняла, когда настал момент смерти. Я не ожидал такого поворота дел. Не думал, что Хаустоффер живёт уже так глубоко в собственном мире, и что мир, расположенный за пределами его воспалённого разума, представляется ему настолько неинтересным.

– Найди других, Маддердин, и приведи их ко мне. Сегодня ты получишь тысячу крон, и за каждого такого как она, ты получишь следующую тысячу, – приказал он.

Я перевёл взгляд в его сторону.

– Это ты жалкое существо, – сказал я. – Мир ничего не потеряет от твоей смерти.

– Ты хочешь меня убить? – Он засмеялся, даже не разозлившись, лишь удивившись и искренне развеселясь. – Меня, который живёт уже полторы тысячи лет? Меня, который способен раздавить человеческий разум как яйцо?

– Мой разум тебе не раздавить. Ты всего лишь грязный кровосос. Чуть лучше назойливого комара.

Это его разгневало. Я знал, что именно так и произойдёт. Он прыгнул в мою сторону и схватил меня за горло. Но что знакомый Козоёба не зря трудился над моим заказом. На шее, скрытый под высоким воротником, я носил широкий ошейник, набитый острыми серебряными шипами. Благословлённый известным своей святостью отшельником, которого мы посетили перед визитом в замок. Я знал, что это не убьёт вампира, даже не ранит. Но ведь я и не этого добивался. Речь шла только о момент неожиданности, о кратком миге, когда он будет поражён болью. Речь шла о времени, необходимом для того, чтобы вонзить в его тело два серебряных лезвия, которые были вшиты в рукава моего кафтана.