Наталья Игнатова - Путь в Дамаск

Звучит не очень, но вампиром быть, вообще, не сахар.

У тех, кто знал традиции, наверное, голова шла кругом от правил этой свадьбы, но для тех, кто не знал, торжества были организованы довольно удобно. Атли не следовали обычаям, но и не отвергали их, и гости поступали так, как привыкли. Турки из Турции развесили по деревьям, разложили на разных видных местах, купюры и золотые монетки — у кого на что хватило возможностей. Американцы и гости из Европы дарили деньги в конвертах. Конверты с деньгами, сложенные в номере для новобрачных, ни в какое сравнение не шли с увешанными золотом деревьями в парке отеля, но тут уж кто к чему привык.

Почетные гости дарили подарки непосредственно молодым. Здесь тоже не было никаких сложностей. Золотые монеты, золотые украшения, золото, золото, золото. Засыпьте им невесту с ног до головы, чтоб жених без лопаты не смог до нее добраться, и считайте, что свадьба удалась.

Ну, а члены семьи могли дарить, что заблагорассудится, хоть сертификат на покупку мебели для нового дома; хоть, собственно, новый дом; хоть собаку, лошадь и слона для будущих детей. На что хватит фантазии. У Занозы был статус почетного гостя, у Хасана — члена семьи. С фантазией у обоих был полный порядок, но лошадь решили, все-таки, не дарить.

Вообще, не то, чтоб они обсуждали этот момент. Как-то не сговариваясь решили, что традиционное золото — лучший выбор.

В глазах рябило от красок, света и блеска, в ушах звенело от музыки и многоязычной многоголосицы, мозг электризовался от запахов. Заноза наслаждался каждым мгновением, хотя ему едва хватало оперативной памяти для обработки такого количества визуальной информации. Очень много очень разных нарядов — к этому он тоже оказался не готов. На свадьбе Атли не было никакого дресс-кода — сознательный и верный выбор с учетом многонациональности гостей, принадлежащих, вроде бы, к одной семье, но десятки лет живущих по разным обычаям. И вместо ожидаемого чередования классических костюмов и нарядных платьев, праздник стал взрывом… мод? стилей? традиций? Да всего сразу. В начале торжества дело, возможно, ограничивалось национальными костюмами из разных местностей Турции, которые гости привезли с собой, просто чтобы выделиться среди сторонников классики, но за три дня местное население прониклось. До глубины души. И из сундуков и шкафов, с чердаков и подвалов были добыты баварские, польские, индейские, африканские, вьетнамские и черт знает какие еще наряды, хранившиеся со времен первых эмигрантов. Ну, или со времен вытеснения первыми эмигрантами последних коренных американцев.

Что ж, если турецкие свадьбы все такие, понятно, почему они до сих пор не отказались от возможности сыграть две-три за один раз, переженив всех холостяков и незамужних, кто окажется в зоне поражения. Никакого здоровья не хватит, если отмечать каждое бракосочетание отдельно. Да, пьют мало, но все всё время пляшут, причем старики — еще похлеще молодых. Похоже, старшие гости в первый же день провели для молодежи (включая местных жителей) бесплатные мастер-классы по зейбеку, халаю, бару, каршиламе и много чему еще. Сколько привезли нарядов, столько привезли и танцев, похожих, разных, женских, мужских, с музыкой и без нее. К вечеру третьего дня энтузиазм на убыль не пошел, а наоборот достиг апогея. Перед главным-то событием — обрядом в мечети — как же не уплясаться до полусмерти?

Заноза прислушался к разговору на фарси, который вели с Хасаном мулла из Карасара, профессор африканистики из Гейдельбергского университета и юная поэтесса из Парижа. Казалось, Турок и двое его старших собеседников должны были обсуждать что-нибудь философского-религиозное, а девица — внимать, время от времени вставляя почтительные замечания и комментарии. Выяснилось, однако, что на фарси они треплются просто ради возможности поговорить на фарси. Не на койне [6] Койне в данном случае — разговорный вариант фарси. , а на литературном, архаичном, том, на котором говорил Заратустра. А разговор идет о преимуществах японских автомобилей перед европейскими и американскими.

Хасан, будучи самым старым и закосневшим, считал, что лучшие машины делают в Европе и отстаивал свою точку зрения с тем невозмутимым достоинством, против которого Заноза не мог найти аргументов, даже когда они были.

Он знал Турка двадцать лет. Мулла, профессор и поэтесса были знакомы с ним каких-то три часа, и сдавали позиции со скоростью и травматичностью лыжника, падающего с Эвереста.

А вот нефиг спорить с мистером Намик-Карасаром.

Поймав себя на одобрении тех черт характера, которые он больше всего в Хасане ненавидел, Заноза постарался перестать подслушивать. И так понятно, что с муллой его Турок мог бы поспорить на религиозные темы, а с африканистом — об особенностях почти любого из африканских племен. Он, блин, знал об этом больше любого ученого, был тем практиком — кошмаром любого теоретика — который за свою жизнь успел поверить эмпирически все существующие теории.

У поэтессы шансы были. На своем поле. Да и то… не факт, не факт.

В одну из ночей, выдавшуюся относительно свободной, а посему проведенную дома, они, как-то так вышло, заговорили о поэзии. Начали-то, ясное дело, с классики, каждый со своей, а закончили почему-то рэпом. Казалось бы, при чем тут, вообще, поэзия? Тогда Хасан обмолвился, что в стихосложении не силен, хотя и знает правила — зря ли он учился в хорошей германской школе? — но что до рэпа, то его смог бы и написать, и прочитать даже на фарси.

Естественно, Заноза всем своим видом, жестикуляцией и множеством эмоциональных выражений дал понять, насколько он хочет послушать рэп, написанный Хасаном на фарси, или хотя бы рэп, переведенный Хасаном на фарси.

— Никаких записывающих устройств, — предупредил Турок.

Это было так на него не похоже, такая покладистость, что Заноза даже не насторожился, просто удивился.

— Само собой! Я же понимаю, что рискую потерять лучшего друга.

— Друзей, — мягко уточнил Хасан.

Мягкость была знакома. Прохладная, бархатная и смертоносная. Но Заноза все равно не понял.

— Друзей? — переспросил он, как последний тупица. — Каких?

— Всех, — Хасан пожал плечами. — Всех друзей, которым ты мог бы дать это послушать.

В общем, на поэта, даже на поэтическом поле, Заноза тоже ставить бы не стал. Не потому, что Хасан — это Хасан, и «всех друзей…» — не преувеличение, а потому, что рэп на фарси, в итоге оказался очень даже. Очень даже, да.

Но нет, не только поэтому. А потому, что Хасан был непредсказуем. Простой, понятный, близкий, любимый, изученный до последнего шрама на сердце, до самых неуловимых вывертов психики, он оставался непостижимым. Где уж там спорить с ним посторонней парижанке?