Диана Ибрагимова - Дети Чёрного Солнца

Липкуд с криком проснулся. Он тяжело дышал. Элла плакала.

— Ох… Жуть приснилась…

Жар отступил. Боль утихла. Косичка отёр влажные ладони о кафтан, шмыгнул и сказал:

— Пора бы поесть, а?

Девочка тут же замолкла.

— Все время так темно было?

— Нет. Ещё посветлее становилось. А потом опять темно.

— И долго уже?

— Долго.

— Вот тебе и плюшка с маком, — выдохнул удивлённый Липкуд. — Так я что ли весь чернодень проспал? А ты чего ревёшь, саранча? Всё подъела без меня?

Он сунулся к мешку и обнаружил, что Элла и не притронулась к еде. Липкуд ласково ущипнул её за нос. Потом опасливо расковырял дырочку и посмотрел наружу. Вдалеке мерцали весёлые огни Папарии. Затмение закончилось, и люди вышли на улицы.

Косичка разгрёб колкие стебли, вывалился из стога. Следом выползла Элла. Было всё так же темно. Северный ветер с непривычки жёг холодом. Волновались пышные куртины вереска, но в стылом воздухе аромат цветов был почти не слышен.

— Это тебе не шутки — столько дрыхнуть, — пробубнил Липкуд, жуя кусок сыра. — Снилась ещё гадость всякая. Думаешь, это от болота?

— Не знаю, — пожала плечами Элла.

— Наверное, от жижи проклятой заболел. Как бы болячки не пошли по коже. Обмыться надо. Вот рассветёт — схожу постираюсь.

Он-таки не выдержал и отправился полоскать кафтан в ближайшем озерце. Элла снова забралась в сено и уснула. Начинало светать. Липкуд трясся от холода. Руки раскраснелись и болели. Он дышал на них, прижимал к тёплому пузу и прыгал на месте. Потом возвращался к стирке. Струпьев на теле видно не было. Черные пятна, напугавшие Косичку до полусмерти, оказались обычной грязью. В волосах не нашлось ничего, опаснее вшей. Липкуд почти успокоился.

Рассвет полыхнул воспалённым солнцем. Окаймил пологие горы на западе. Вырвал из темноты опушку леса. Обозначил блестящую гладь озёр.

Одёжка мало-помалу сохла, и решено было отправляться в путь. Липкуд рассчитывал к вечеру добраться до деревни и там оставить Эллу. Не продать, а наврать, что это его сестра, и отдать в помощницы кому-нибудь, кто подобрее. Или отпустить на все четыре стороны.

Девочка претила правилам певуна. Липкуд клялся жить одним днём. Не задерживаться надолго даже в хорошем месте, не иметь много денег и не водить за собой хвостов, людей то есть. В груди неприятно тянуло, но Косичка убеждал себя, что Элле нечего делать рядом с ним.

Раскинулось кругом розовое море. Липкуд шёл на юг, утопая по щиколотку, а то и по пояс в цветочных волнах, изредка перемежавшихся с зеленью. Он насвистывал простенькую мелодию, оборачивался и подгонял Эллу. Утро стирало воспоминания о сне. Вымывало мутные картины медовыми лучами.

Косичка бодро шагал, расставив руки в стороны, чтобы ветру легче было сушить кафтан. И тут словно огромный невидимый хлыст ударил степь. Трава примялась. Среди вересковых шапок обозначилась узкая тропа. Липкуд отшатнулся. Элла прижалась к нему. Утоптанная полоса начиналась прямо у ног и заворачивала на запад. Свист ветра прорезал уши, и Косичка снова услышал едва различимое: «Идти туда».

Он переглянулся с девочкой. Схватил её за руку и побежал прочь от полосы. Новый удар взрезал воздух. Косичка вздрогнул и остановился. Вторая тропа легла у ног, ушла вправо и объединилась с первой.

— Кшы! Кшы отсюда, призраки! Кшы! Отцепитесь! — Липкуд замахал руками. — И чего я полез в это проклятое болото?! Да чего я туда полез-то!

Он отбежал снова. Третья волна ударила в грудь. Глаза косички расширились. Он замер на мгновение. Потом отчаянно завопил:

— Не пойду! Не пойду! Ни за что! На кладбище шаманское не сунусь! Не сунусь я туда!

Он вмиг понял, какое место показывала ночная картина. Это были не холмы, а курганы с навершиями, где в ящиках высоко над землёй покоились тела колдунов. В Папарии и ближних деревнях о воздушных могилах знал любой непослушный ребятёнок. Раз в год местное дурачьё даже проводило обряд смелости: молодые парни собирались толпой и ходили на кладбище шаманов. Вроде бы никто так и не решился дойти до конца. Потому как ни одного амулета оттуда не принесли. Липкуд не позарился был на колдовское добро, даже будь у них ящики из золота. От требований призраков волосы на теле встали дыбом. А вот невидимый хлыст Косичку не испугал. Да и голос во второй раз не показался таким жутким. Элла так вообще ничего не слышала. Но вся дрожала, глядя на травяную дорогу.

— Чего это мне туда идти? Упокаивать вас всех что ли? А не помрёте во второй раз от наглости такой?

Ветер настойчиво дул в спину. Почти толкал.

— Ты с кем разговариваешь? — шепнула Элла.

— С шаманами проклятыми, — зло сплюнул Косичка. — В гости зовут!

— З-зачем?

— Костяшки в ящиках уложить поудобней просят!

Делать было нечего. Спорить с колдунами Липкуд не решился. И хотя мурашки по спине плясали в два слоя, он развернулся и решительно зашагал в сторону пологих гор. Девочка съёжилась, но без заминки последовала за ним. Косичка не переставал ругаться. Отборная брань, особенно та, что выходила в рифму, прибавляла храбрости.

Призраки успокоились. Траву больше не мяли, путь не показывали. Но Липкуд примерную дорогу и без них знал, хотя не бывал ни разу в той стороне.

В Папарии про это место пели так:

Под землёй холодно и сыро. Сотни луковиц пустили корни. Влажные, разделённые на мириады ворсинок, они впитывали Астре и поднимали по стеблям, чтобы напоить распустившиеся розовые венчики.

Нет рук, нет культей, нет преград.