Ричард Бэккер - Великая Ордалия

И той ночью родилась вторая Ордалия, воинство, состоявшее из тех, кто едва мог надеяться пережить следующий день, не говоря уж о том, чтобы спастись. Чёрные тучи, уступами громоздившиеся друг на друга, заполнили северо-западный горизонт, и наиболее хворые, те, кто харкал и блевал кровью, лежали, взирая в оцепенелом изумлении на то, как темнеющие в небе гиганты одно за другим глотают созвездия. Облачный фронт вскоре навис над утёсами Уроккаса низким, колышущимся пологом. Ливень не заставил себя долго ждать.

Люди исходили испариной и тряслись. Некоторые возопили и возрадовались, в то время как прочие лишь склонили головы, слишком изнемогшие под грузом своих многочисленных и тяжких скорбей. Некоторые из болящих, расположившихся вдоль берега моря, разрыдались от облегчения, думая что дождь сможет очистить их, а потерявшие кожу визжали и выли, корчась в агонии. Дождевые капли жгли их как кислота. Могучие потоки мчались по склонам, заливая ущелья и теснины, смывая вниз кувыркающиеся трупы, окрашивая неспокойное море в цвет чёрного пепла. На берегу царили грязь и страдания. Рты мертвецов полнились водой, будто чашки.

Следующим утром как на возвышенностях, так и в низинах, воцарилось жуткое безмолвие. Даже плеск и шелест морских волн были едва слышны. Стылые утренние туманы опускались на вершины гор, стекали по склонам ущелий, повсеместно открывая взору чудовищное сочетание, безумный союз разрушения и смерти. Мертвецы торчали на гребнях скал, устилали склоны, скрючив свои оцепеневшие конечности и, будто живые, скалились застывшими на лицах ухмылками. Вороны и чайки устроили грандиозный пир, белые перья смешались с черными, давняя вражда оказалась отброшена и забыта, ибо на сей раз им достался по-настоящему щедрый дар. Пустые перевалы Олорега чернели, укрытые глубокими утренними тенями. Безлюдные высоты и бесплодные вершины простерлись под пустыми небесами.

Лишь немногие из Обожженных удивились, ибо, подобно всем цивилизованным людям, они прожили всю свою жизнь бок о бок с многочисленными поветриями. Заболевших всегда бросали, предоставляя их собственной судьбе. Это было обычным решением.

Посему они просто сидели в исполненном достоинства смирении, слишком страдая от своих хворей, чтобы позволить себе ещё и мучиться мыслями о бедственном положении, в котором очутились. Они старались делать лишь неглубокие вдохи, постоянно готовые к вспышке боли. Они выблёвывали собственные потроха. Они задыхались от мук. Некоторые препирались друг с другом, некоторые изрыгали изощренные злословия или проклятия, но большинство лишь молча взирало на море, дивясь тому сколь необъятные дали простерлись ныне между ними и их близкими. Ослепленные Великим Ожогом принюхивались и вслушивались, поражаясь, что могут ощутить то, как напоён влагой воздух и на вкус разобрать чиста ли или грязна вода, которую они пьют, что простёршиеся перед ними уступы и скалы можно услышать , уловив сквозь мерный рокот плещущегося ниже прибоя звук чьего-то падения. Они поднимали лица, обращая их к приходящему с востока теплу, и дивились тому, что могут видеть собственной кожей, ибо невозможно по-настоящему ослепнуть, если речь идет о солнце — до тех пор, пока ты вообще способен хоть что-то чувствовать.

Некоторые рыдали.

И все, до единого понимали, что их тяжкий труд подошел к концу.

Сибавул Вака просидел недвижимо всю ночь и всё утро, его кожа сочилась кровью, свои льняные волосы он выдергивал из головы прядь за прядью, а ветер носил их над морем как паутину. Когда Пройас со свитой появились вдруг на перевалах Олорега, он повернул голову, наблюдая за тем, как экзальт-генерал спускается с горы, чтобы встретится с королем Хогримом, самопровозглашенным владыкой Обожженных. Не говоря ни слова, Сибавул встал и прошествовал вдоль скал, взгляд его был прикован к неопределенной точке где-то на западе. Его выжившие родичи последовали за ним, следом потянулись другие — души, вдруг освободившиеся от оцепенения обреченности. Вскоре на ногах уже стояли огромные зачумленные людские массы, поднявшиеся не из любопытства или тревоги или даже чувства долга, но лишь потому, что их братья тоже стояли, тоже куда-то шли, спотыкаясь…

Ибо они тоже были Обожженными.

Сибавул держал свой путь вниз, на заваленное телами побережье, по всей видимости даже не осознавая, что за ним следуют тысячи. Если бы море сейчас хоть в малой степени, по своему обыкновению, бушевало, путь его оказался бы перекрытым, но оно оставалось необычайно безмятежным, достаточно спокойным для того, чтобы стала видимой поблескивающая фиолетовыми и желтыми разводами, расползающаяся по поверхности пленка жира, источаемого неисчислимыми трупами. Он брел на восток прямо сквозь неглубокую воду, создавая на ней своим движением маслянистые узоры, образы, напоминающие карты каких-то ещё не познанных миров, изменчивые береговые линии, что изгибаясь исчезали в хаосе и небытии.

И все, кто был способен ходить — около двадцати тысяч терзающихся муками душ, с трудом передвигая ноги, шли за ним следом.

Ряды плавающих в воде мертвецов поднимались и опускались в ритме дыхания безмятежно спящего ребенка. Накатывающие волны, плескаясь и чавкая, лизали вздымающиеся скалы. Великий ожог расколол выходящие к морю склоны Антарега, воздвигнув простершиеся поперек прибоя насыпи из обломков и щебня. Сибавул пробирался меж их чудовищными, раздробленными телами, кажущийся каким-то карликом, крадущимся мимо каменных клыков, возвышающихся над ним как момемнские башни. По-прежнему глядя на запад, он не отрывал взора от каменных бедер Уроккаса, крутыми обрывами упирающихся в устье реки Сурса.

И все, способные двигаться, следовали за ним гигантской, барахтающейся в волнах колонной.

Какое-то время он неподвижно стоял у речного устья, взирая на медленно вращающиеся плоты из шранчьих трупов, простёршиеся до противоположного берега, где раскинулась Агонгорея…Поля Ужаса. Всё больше и больше Обожженых выбирались позади него на усыпанный галькой берег, становясь сборищем призрачным и ужасающим, почерневшим от ожогов, насквозь промокшим от морской воды, что стекая с их тел, собиралась в алые лужицы. Никогда ещё не видел мир воинства более жалкого: люди с висящей пластами кожей, с сочащимися гноем язвами и ожогами, с голыми задами, измазанными засохшим дерьмом и кровью. Их выпадающие волосы уносил прочь ветерок, создавая над морем пелену, сотканную из черных и золотистых нитей.

Не менее сотни человек пало и умерло в ходе последовавшего далее бдения. Никто из них не имел ни малейшего понятия о том, что они тут делают, они знали лишь, что поступают правильно — делают именно то, что требуется . Солнце уже опустилось со своей высшей точки, приблизившись к линии горизонта в достаточной мере, чтобы светить прямо в опустошенные очи кепалорского князя-вождя. И тут Обожженные удивленно воззрились на мертвецов, заметив, как только что вынесенные в море трупы, тащит назад к устью реки, в то время как новые тела, плывущие по течению, всё продолжают прибывать, проталкиваясь и устремляясь на юг. Начался прилив , пронеслось средь них невнятное бормотание. Приливы, благодаря которым Нелеост сделался в свое время солёным, с незапамятных времен застопоривали течение Сурсы. Так произошло и сейчас. Речные воды сделались мутными и вязкими от разлагающейся плоти.