Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

Горящие факелы, качаясь, плыли сквозь чернеющую, рваную завесу зарослей. Воинство скюльвендов превратилось в огромный, объединенный в единое целое, подобно муравьиной колонии, организм что, перебирая бесчисленными конечностями, скользит сквозь гниющую лесную подстилку. Теперь, когда он менял направление, роящиеся тени мгновенно рассыпались, а затем вновь собирались в единое целое, связанные нитями гортанных команд. Движение вперед замедлилось, хотя ноги его ступали всё также споро. Если сперва он летел подобно брошенному копью, то теперь он порхал как воробей. Он петлял, постоянно проскальзывая в промежуток, определенный нависшей угрозой или порожденный случайностью. Опоясывающие руки воинов свазонды, мелькающие в свете факелов. Взмахи клинков, сияющих лунными отблесками, натянутые и воздетые тугие луки. Множество криков преследовало его по пятам, заставляя прятаться в укрытиях и укромных уголках, которыми изобиловала раскинувшаяся в предгорьях чаща. Слышались мрачные, гневные речи. Щупальца отрядов, вытянулись вдоль лесных троп, подчиняясь последней волне приказов и окриков. Он внезапно подался назад, заставляя преследующее его огромное, многоногое существо врезаться и споткнуться само о себя. Воробей стал досаждающей, мельтешащей мошкой. Он взбирался на деревья, качаясь и прыгая с одной узловатой ветви на другую. Внизу мчались лошади. Он слышал как стрелы, шипя, проскальзывают сквозь листву, стучат о кору вязов — иногда рядом с ним, но почти всегда где-то далеко позади. Высматривающие его глаза, искаженные яростью лица. До тех пор, пока он имел возможность удивлять скюдьвендов и морочить им голову, пока темнота слепила и сбивала их с толку — он мог проходить сквозь их ряды подобно туману и дыму…

Только светловолосая женщина могла бы настичь его.

Та, у которой вместо лица кулаки.

Ахкеймион, казалось, по-прежнему ощущал порывы воздуха, возникшие когда беглец и его преследователь исчезли снаружи.

— Отзови эту тварь, — тихо сказала Мимара, ошеломленно взирая на Короля Племен.

Найюр откинулся назад и небрежно вытащил из лежавшего позади мешочка небольшое яблоко. Уполовинив его одним укусом, он принялся изучать открывшуюся мякоть — белую, словно толченая известь.

— Отзови эту тварь! — рявкнула Мимара, теперь настойчиво и угрожающе.

— Эта в-вещь! — следом за ней прохрипел старый волшебник, — Скюльвендский дурень! Эта вещь — воплощенный обман! И снаружи и изнутри! Ложь, нагромождали на ложь и соединяли подлогом до тех пор, пока всё это не стало глумливой пародией на душу. Найюр! Найюр! Ты спишь с самим Голготтератом! Как ты не видишь?

Варвар схватил колдуна за глотку, поднялся с корточек и одним размашистым движением вздернул его над собой. Ахкеймион пинался, ухватившись за исполосованное предплечье, отчаянно пытаясь как освободить горло, сдавленное его собственным весом, так и держаться подальше от найюровой хоры, слишком приблизившейся к его животу.

— Довольно! — вскричала Мимара.

И, к невероятному изумлению старого волшебника, безумный скюльвенд прислушался к ней и швырнул его на кошму как сгнивший пучок соломы. Ахкеймион поднялся на ноги и встал рядом с Мимарой, которая, как и он, могла лишь взирать, озадаченная и пораженная ужасом, как Найюр урс Скиота, Укротитель-Коней-и-Мужей смеётся в манере сразу и нелепой и безумной — смеется над ним.

Старого мага едва не стошнило. Впервые за сегодняшнюю ночь он по настоящему уверовал, что сейчас умрет.

— Она! — пролаял Король Племен. — Она видит слишком многое, чтобы по настоящему узреть хоть что-то! Но ты, колдун, ты и вовсе — настоящий дурак! Так тщательно вглядываешься в то, чего увидеть нельзя, что всякий раз бьешься носом о землю у себя под ногами!

Найюр возвышался над двумя взмокшими от пота кетьянцами — невероятный и жуткий с этой своей сеткой из шрамов, сияющих в свете костра.

— Ба! Я преследую лишь свои собственный цели, а мое доверие кому-либо давным-давно развеялось в пыль. Моя добыча принадлежит мне целиком и полностью — за счет того, о чем ты ничего знать не можешь! А как насчет тебя? Что насчет твоей добычи, чурка? — плюнул он в него этим тидонским ругательством, оставшимся, видимо, в его памяти ещё с Первой Священной Войны. — Как ты сможешь ухватить то, чего не можешь даже увидеть?

— Ты что, собрался перехитрить Консульт? — вскричал Ахкеймион потрясенный и встревоженный. — Ты это соби…?

— Я перехитрил дунианина! — проревел безумный скюльвенд. — Я убил одного из них! Нет никого на свете, способного на такое коварство, как я! Моя ненависть и моя ярость ведут меня столь извилистым лабиринтом, что ни одна другая душа не сможет исчислить его.

Старый волшебник и беременная женщина лишь съёживались под этим проявлением всеподавляющей воли, под сочетанием его яростного гнева и телесной мощи.

— Двадцать лет! — гремел он, — двадцать лет минуло с тех пор, как я прокрался в твою палатку и, держа твою жизнь на кончиках своих пальцев, поведал тебе всю правду о нем — истинную правду! Двадцать зим утекло талым снегом и вот ты заявляешься в мой шатер, колдун, — смущенный, растерянный и сбитый с толку. Весь целиком!

Голос безумного скюльвенда скрипел как жернова, ревел как пламя.

— Весь без остатка объятый тьмой, что была прежде!

Он бежал петляя и кружась, выписывая невероятные кульбиты, извиваясь подобно змее, пытающейся увернутся от разящих мечей. Всё чаще и чаще гудели тетивы тугих луков, всю больше яростных стрел свистело вокруг. Казалось, что целое войско собиралось и окружало его до тех пор, пока весь мир не наполнился беснующимся пламенем факелов, буйством и толчеёй. Но он уже ощущал близящуюся границу, черту, за которой простиралась во всех направлениях, уходя в беспределье, недоступная для его преследователей гористая пустошь, обещание, манящее одиночеством и свободой…

Всего один поворот.

Он остановился бы там отдохнуть, сделал бы паузу — настолько сильна была уверенность в неуязвимости, что он сумел бы там обрести. А затем, создав из слепоты и невежества врагов непроницаемый и необоримый доспех, он вернулся бы назад, чтобы вновь обрести своих спутников.

Если бы не эта женщина, эта …штука. Мчащаяся следом за ним, как шелковый лоскут, очутившийся в бушующей буре. Настигающая его…

И он снова ринулся сквозь темнеющую чащу. Теснились вокруг корявые вязы, смыкались заросли орешника, преграждали путь разбитые скалы. Но она всё ещё настигала его. И он резко ускорил свой бег, жертвуя оставшимися запасами сил ради проворства.