Стивен Тьмы - Кузница Тьмы

- Владыка Хастов, вы назовете мир добродетелью?

Галар ощутил, как старик неловко зашевелился рядом. Наверное, меч в руках уже стал слишком тяжелым. - Мой мир - всегда мир утомления, Мать Тьма.

- Ответ старца, - сказала она без насмешки или презрения.

- Я стар, - сказал Хенаральд.

- Тогда нам нужно счесть утомление добродетелью?

- Ах, простите дерзость старику, Мать Тьма. Утомление - не добродетель. Утомление - неудача.

- Даже если она привела к миру?

- Вопрос для молодых, - сказал Хенаральд скрипуче.

- Однажды, старец Хенаральд, вы снова станете ребенком.

- Тогда и спросите снова, Мать Тьма. Когда придет время. И я дам простые ответы, коих вы так ждете, из простой жизни ребенка, в которой вопросы уплывают, а эхо требовательных голосов затихает вдали. Спросите дитя и, возможно, оно благословит вас во имя непонятного мира.

- Первый Сын, - сказала Мать Тьма, - война пришла в Куральд Галайн.

- Разреши поднять меч, Мать.

- Ради меня? Нет.

- Почему?

- Потому, дорогой сын, что я - награда. Что ты намерен защищать? Мою чистоту? Я сдала надоедливые границы. Добродетель? Эта лошадь ускакала, даже собаки не лают вслед. Святость? Я вела плотскую жизнь так недавно, что не успела забыть. И вообще готова признать, что не понимаю смысла святости. Где можно найти святое, если не в каждом из нас, и кто может найти святость в другом, если не находит в себе? Главный обман - смотреть наружу, искать где-то там и грезить о мире лучшем, нежели наш. Вечно в недоступной близости, чуть сильнее протяни руку и погладишь - и как мы тянемся, как мы жаждем! Я приз, Первенец. Тянись ко мне.

- Так ты не благословишь меч?

- Дорогой Аномандер, оружие благословляют при изготовлении. Оно ждет тебя в дрожащих ладонях лорда Хастов, для которого утомление - не мир и не добродетель. На редкость резвое дитя этот меч.

- Мать, - спросил Аномандер, - куда пропал Драконус?

- Он хочет преподнести мне дар.

- Похоже, ничего другого он не умеет.

- Я слышу недовольство, Первенец? Осторожнее. Драконус тебе не отец, так что не подобает делать его мишенью. Хотя в вас нет общей крови, но он мой и только мой. Как и ты.

- Ты заходишь слишком далеко, - проскрежетал Аномандер. - Я произношу твой титул, как велено, но ты мне не мать.

- Тогда смой темноту с кожи, Аномандер Пурейк.

Холодность тона заставила Галара Бареса задрожать. Хенаральд пыхтел рядом, словно от боли. Галар приблизился, ощутив контакт, принял меч из слабеющих рук лорда. И крякнул от неожиданности - казалось, не клинок он держит, а наковальню.

Хенаральд опустился на колени, непроизвольно содрогаясь.

Аномандер сказал: - Лишенная чистоты, забывшая о добродетели и не ведающая святого - какая же ты награда?

- Хочешь отыскать меня - смотри в себя.

- Может, этого достаточно для жрецов, Мать, когда ты глядишь, как извиваются перья над пергаментом, будто в насмешку над полетом твоих мыслей. Но я воин, ты нарекла меня своим защитником. Дай то, что можно защищать. Врагов перечислять не обязательно, я уже их отлично знаю. Не задавай стратегий, ибо это - мой сад, и он хорошо ухожен. Не касайся губами поднятого знамени, вся честь его - в воителях рядом, и только им я даю клятву. Дай мне причину биться, Мать, и причину умереть, если потребуется. Поведем войну за веру? Или будем сражаться во имя справедливости, против беззакония? Меч будет поражать демонов неравенства? Кампания спасет беззащитных или только их души? Мне сражаться за пищу на столе? За прочную крышу и теплую постель? За отсутствие страха в глазах детей? Называй себя наградой, если хочешь - но дай мне причину.

В палате висело безмолвие.

Галар вздрогнул, услышав ругательство Аномандера - совсем близко. Ощутил, как чужие руки берут меч и вздымают легко, как перышко.

Подошвы застучали сзади, и внезапно дверь открылась, бледный свет разлился по камням под ногами. Он поглядел, увидев Келлараса с полуночного оттенка кожей - тот почти вывалился вслед Аномандеру.

Галар наклонился, помогая встать Хенаральду.

Старик казался почти потерявшим сознание - глаза закрыты, голова мотается, на губах застыла струйка слюны. - Что? - прошептал владыка Хастов. - Что было?

"Не знаю". - Всё кончилось, лорд.

- Кончилось?

- Меч благословлен, лорд.

- Уверен?

Галар помог Хенаральду переступить порог, закрыл дверь. Огляделся: Аномандер и Келларас уже удалились по коридору. - Все отлично, - сказал он владыке Хастов.

- Дитя… дитя…

- У него, лорд. В руках. Он взял меч.

- Увези меня домой, Галар.

- Непременно, лорд.

Старик, которого он ведет по коридору, не тот старик, что вошел в Палату Ночи; осознав это, Галар уделил лишь мгновенное внимание эбеновому цвету кожи Хенаральда.

Уставшая от жизни душа ищет горького исхода. Райз Херат взошел на башню, в свое убежище, из коего все пути ведут вниз. Высота ее превращает любого живущего в пятнышко, ползущее по далеким улицам - как будто букашки копошатся в трещинах мостовой. Сегодня утром он шагал по этим улицам, бродил по запятнанному Харкенасу, среди беспокойных скопищ. Всматривался в сотни лиц, наблюдал, как иные сторонятся, прячась от всех, а другие прижимаются к приятелям и любимым, бросая подозрительные взгляды на незнакомцев, дерзнувших оказаться на дороге. Видел ловких богачей, словно нарядившихся в усеянные драгоценностями мантии неуязвимости, читал на лицах наглое стремление удержать даже то, что удержать невозможно. Видел на каждой площади выставляемую напоказ бедность, фигуры, подобные склоненным и порванным знаменам неудачливости и поражения. Впрочем, для зевак неудачливость уже само по себе - поражение. Видел мрачные взгляды, в коих сверкали злоба и гнев; слышал слишком громкий хохот и понимал: это пустая бравада - так дети желают привлекать внимание, а сорные корни ищут влажную почву, но никакой уверенности не укрепить смехом, и глаза выдают, обещая глупую похвальбу и готовность ответить ударом на укор.

Немногие жесты понимания и доброты… они кажутся приветом из прошлых, лучших эпох. Ныне вошли в моду равнодушие и самовлюбленность, на каждом лице маска невозмутимости и циничного пессимизма.

Райз был историком, не пишущим книг, ведь история не в прошлом, не в позолоченных или замазанных дегтем веках. Она - не вещь для ретроспекции и точного отражения. Не строки на бумаге, не пятна истины на пергаменте. Не мертвая куча, которую можно переворошить, отобрать блестящие камешки, а остальное смести со стола. История - не игра в важное и неважное, не придирчивое составление списков былых убеждений, искусственно созданных и перекроенных. Не аргумент, не объяснение и уж точно не оправдание. Райз не писал ничего, потому что для него история была настоящим, и каждая деталь несла свою историю, пускающую корни в древность. История - всего лишь бесстрашное познание бесконечной алчбы жизни по каждому моменту. Взрыв настоящего, посылающего волны в прошлое и будущее.