Дарья Сойфер - Остров перевертышей. Рождение Мары

— Медведя я тоже скоро нарисую.

— Хорошо. И что тебе подсыпят?

Мара и Брин переглянулись.

— Сказать? — спросила исландка.

В Джо было что-то надежное и крепкое, его спокойствие распространялось на тех, кто оказывался рядом. Если кому и доверить тайну, то ему, потому что он бы точно никому не сболтнул. И Мара выложила молчаливому собеседнику всю историю от пожара до жидкости для розжига и мелатонина. Джо выслушал ее невозмутимо, ни разу не шевельнувшись.

— Почему вы не расскажете Эдлунду? — поинтересовался он, когда Мара закончила.

— А что я ему скажу? Вукович он знает сто лет, а меня — неделю. Угадай, кому он поверит? Тем более, у меня нет никаких доказательств.

— Значит, надо их добыть, — осенило Брин. — Ты дождешься, пока мисс Вукович предложит тебе еду или напиток, спрячешь их, а потом отнесешь Эдлунду. Все! Ее дело передадут в Верховный совет, и уж они-то заставят ее признаться в остальном.

— Какой Верховный совет? — удивилась Мара.

Джо и Брин уставились на нее, как бедуин на снежные сугробы.

— Верховный совет солнцерожденных, — пояснил парень.

— Они принимают решения, которые касаются мира перевертышей, — продолжила за него Брин. — В том числе расследуют преступления, устраивают суды, сажают преступников.

— Даже специальная тюрьма есть?

— Конечно! А какой смысл сажать перевертыша в обычную? Он перевоплотится в крысу или в охранника, и никто его не поймает. А в тюрьме для перевертышей за ними строго следят, а особо опасным или сумасшедшим назначают пожизненный курс уколов ХГС.

— Что это? — нахмурилась Мара.

— Хорионический гонадотропин солнцерожденных, — расшифровала исландка. — Это как гормон беременных у человека, только у перевертышей.

— И как он действует? — Мара совершенно забросила картину и слушала подругу, раскрыв рот.

— Тебе бы стоило почитать книгу Эдлунда, — осуждающе произнесла Брин. — Действие гормона открыл профессор Айвана, поэтому его дико уважают в Верховном совете. Дело в том, что во время беременности перевертыши утрачивают способность перевоплощаться. Они не могут вовлечь в трансформацию другого человека, еще не рожденного ребенка. Айвана доказал, что дар блокирует именно этот гормон, ХГС. А Верховный совет использует открытие в своих целях.

Мара поежилась. Мартин Айвана, возможно, и был гениальным ученым, но она была рада, что Селия сдержала слово и все это время не подпускала к ней профессора. Айвана и Эдлунд целыми днями торчали в лаборатории, а тренировки летних пришлось на себя профессору Лобо, самому настоящему испанскому вервольфу, от которого дружно пищали старшекурсницы. А подготовка к празднику легла на хрупкие плечи мисс Вукович. На ее настроении это сказалось отрицательно, и Маре подумалось, что если хорватка и не была убийцей раньше, то в любой момент готова была ею стать.

Вечером, когда плакат с тотемами был закончен, а ученики уже разбрелись по домикам, и даже Нанду, измученный репетициями, не развлекал народ песнями на веранде, Мара, Брин и Джо сидели на пустом поле для тренировок и жевали печенье синьоры Коломбо. До солнцестояния оставалась всего пара дней.

Убаюкивающе шуршало море, ветерок доносил из главного здания приглушенные звуки джаза, — профессура тоже имела право расслабиться, — небо было расцвечено молочно-розовыми и сиреневыми полосами заката. Приближался самый долгий день в году, и ночь от скромности не показывалась вовсе.

— Ты не собираешься искать этого Коркмаза? — спросила Брин, задумчиво сортируя печенья на блюде по размеру.

— Кто это? — Джо выудил два самых крупных.

— С ним встречалась моя мама, — отозвалась Мара.

Она лениво распласталась на покрывале и любовалась небом, подложив руки под голову. От красоты шведской белой ночи даже есть не хотелось.

— Брин думает, что он мой отец, — продолжила она, немного помолчав. — Я думаю, что, во всяком случае, он ее хорошо знал. Но я искала в интернете — ничего.

— А феноменальная память миссис Крианян? — Брин закончила с печеньем и принялась собирать пальцем крошки.

— Она помнит его. Но давать личную информацию отказывается. Это не для публичного доступа и все такое. Только по специальному разрешению директора.

— Попроси Эдлунда, — предложил Джо.

— Ты в своем уме? — Мара приподнялась на локтях. — Я к лаборатории на сто метров не подойду. Ханна ходила на днях, решила спросить напрямую у Эдлунда, потому что Вукович ей что-то запретила. Так Ханна видела, как профессор выгнал из лаборатории мисс Кавамура! Свою же ассистентку! Не знаю, что у них там за эксперименты, но моя проблема подождет.

— А я бы на твоем месте сходила с ума от неизвестности! Как ты можешь оставаться такой спокойной? — недоумевала Брин. — Ведь ответ так близко, а ты как будто и не собираешься его искать. А если мы с Джо отвлечем миссис Крианян, пока ты…

— Ни за что! — отрезала Мара. — Я знаю, к чему ты клонишь. Хватит с меня взломов. И потом, ответ ведь не главное. Что я буду с ним делать? А вдруг он и правда мой отец? И не захочет меня знать? Так, по-твоему, будет легче?

— То есть лучше всю жизнь знать, что у тебя мог бы быть отец, а ты даже не попыталась с ним связаться?!

— Я пыталась. Не вышло — ну и ладно, судьба такая. Когда получится, тогда получится. Мне бы сейчас разобраться с Вукович…

— Вот он и помог бы нам понять, стоит ли ее опасаться!

— Опасаться я ее буду, если взломаю библи…

— Тихо! — Джо поднял вверх палец. — Кто-то идет.

Брин замерла, вытянула шею и повернулась к главному зданию, наполовину скрытому от глаз тренировочной сеткой и деревьями.

— Да вроде нет никого… — Мара пожала плечами.

— Нет-нет, — прошептала Брин. — Я слышу шаги.

— Женщина, — заметил Джо.

Они замолчали, и спустя несколько секунд из синеватой тени лип на поле вышла Селия Айвана.

— Привет! Мара, я искала тебя повсюду, а синьора Коломбо сказала, что ты заходила за печеньями. Я сделала своего фирменного горячего шоколада и решила присоединиться к пикнику, — она продемонстрировала большой термос. — Вы не против?

Ребята подвинулись, уступая место гаитянке, и Мара в очередной раз поразилась грации, с которой двигалась эта женщина. Она была живой иллюстрацией правила: каблуки, рюшки и косметика — еще не признак женственности. Глядя на нее, Мара верила, что и сама сможет стать привлекательной в простецких майках, кедах и джинсах. Даже грубые наручные часы не делали Селию пацанкой, а лишь подчеркивали хрупкость ее запястья. Тамара вздохнула — не от зависти, от восхищения. Хоть она и всячески открещивалась от бабских хитростей, но в глубине души надеялась однажды стать похожей на Селию Айвана.

— Вы так спорили, — с улыбкой проговорила гаитянка, разливая шоколад по стаканчикам. — Может, расскажете, в чем дело?