Кира Соловьёва - Одиночество на земле

— А вдруг он что-то подозревает? — уточнил менестрель. — Он не дурак, чтобы обращаться к…

— Предателю, — продолжил инквизитор. — Верно. Но мне кажется, что, узнай он о моем выборе — попробовал бы связаться. Отец Еннете потратил на меня столько лет… и столько усилий… что я для него — раскрытая книга. И ему стали бы любопытны причины, по которым я бросил инквизицию.

— На вашем месте я бы не был так уверен, — сказал господин Кольтэ. — На Белых Берегах отец Еннете известен с не лучшей стороны. Хитрый, расчетливый, хладнокровный — он кого угодно вздернет во славу веры, хотя большинство ее деталей придумал сам.

Альтвиг промолчал. Спорить с эльфом, прожившим Бог знает сколько десятилетий, а то и столетий — себе дороже.

Рикартиат, пользуясь паузой, вытащил из кармана тонкий флакон. Внутри, в оковах дорогого стекла, переливалась мутная зеленая жидкость.

— Яд? — снова заговорил остроухий.

— Яд, — невозмутимо подтвердил менестрель. — Перед тем, как нанести визит господину Леашви, я посетил одного забавного травника. Он живет в лесу на границе Шьенэта. Торгует довольно редкими вещами. Смешивает разные ингредиенты, экспериментирует с ними, создает новые рецепты.

— Давай подробнее, — попросил господин Кольтэ.

— Хорошо. В Шьенэт я направился, побеседовав с Макахитом. Надеялся, что он даст мне свой яд, но оказалось — лесовик пуст. Он посоветовал мне найти Нимтайори, некого нелюдимого, необычного человека…

…Шьенэт, расположенный недалеко от воинского форта Вольгера, был знаменит благодаря лесу. Огромный, растянувшийся на несколько миль, он обладал дурной славой. Якобы служил приютом для разных тварей, от демонов до нежити, и приютом вполне надежным — охотники редко возвращались домой. Городок построили еще во время первой династии белобрежья, когда карта только набрасывалась и поселения обрастали стенами, цитаделями, замками… многие из них остались безымянными, затерянными среди болот и равнин, никому не нужными, а порой — пустыми. Люди уходили в поисках лучшей судьбы, искали жизни в торговых точках, где есть возможность заработать на жизнь. Однако Шьенэт, несмотря на проклятый лес, укрепили знатно. Некий барон взял землю под свое покровительство, и его потомки продолжили отцовское дело.

Рикартиат обошел город стороной, углубившись в тихую тень деревьев. Голые ветки постукивали друг о друга, мелкие верткие пичужки носились туда-сюда. Под сапогами скрипел снег. В четырех выстрелах от Шьенэта он кончился, старые дубы шатром сомкнулись над головой. Парень пошел по опавшим листьям, а затем пересек невидимую границу, где брала начало голубая трава. Упругие стебли вне зависимости от погоды тянулись вверх, а среди них проглядывали круглые красные цветы.

Избушка — вот, пожалуй, подходящее слово для обители Нимтайори, — прижималась к березе. Сквозь соломенную крышу проросли грибы, окна затянул слой грязи, дверь покосилась, а на стенах ржавел лишайник. Рядом валялась колода с воткнутым в нее топором. Дров Рикартиат не заметил.

Встав у низенького порога, он постучал. С опаской, потому что так советовал Макахит. Упоминал о скверном характере Нимтайори, о его привычке бросаться ядовитыми улитками. Но на свет вышел не какой-нибудь безумец, а вполне себе нормальный парень с миндалевидными зелеными глазами, черными, будто смола, волосами и горбинкой на воспаленном носу.

— Добрый вечер, — поздоровался он. — Вы кто?

— Меня зовут Мреть, — улыбнулся Рикартиат. — Я хочу купить яд.

Травник посмотрел на него оценивающе. Сделал выводы, попятился, освобождая проход, и сказал:

— Есть варианты. Замедленного действия, мгновенного действия, без вкуса и запаха, замаскированные под вино и специальные — для оружия.

— Специальные подойдут, — ответил менестрель.

Внутри избушка Нимтайори была устроена лучше, чем снаружи. Восемь полок, забитых флягами, баночками, флаконами и — жуть какая — пробирками, просторная кровать, котелок на стальной треноге. Старое кресло, где, свесив лапы, лежал волк. Его взгляд был застывшим и неживым. Но, когда травник проскользнул рядом, животное повело ушами.

— А…а…апчхи! — согнулся пополам Нимтайори. — Пчхи… господи… некоторые зелья плохо на меня влияют. Прошу извинить.

— Хороший нюх? — полюбопытствовал Мреть.

— Вроде того. — Травник подхватил один из флаконов, поднес к пламени дешевой свечи. Мутная зеленая жидкость обнажила крохотные серые хлопья. Они были похожи на снег и пепел одновременно. — С вас восемьдесят девять монет. Серебром.

— Ничего себе, — удивился Рикартиат.

Лесной отшельник нахмурился.

— Я думал, в Шьенэте знают мои расценки. Яд превосходный. Ни одного лишнего элемента. Травы свежие. Порошок из клыков выверны я готовил сам. Потратил на это день, израсходовал много сил. Сброшу хоть пару монет — перестану себя уважать. Либо вы покупаете так, либо уходите и забываете путь в мой дом.

— Я не из Шьенэта. Я из Шатлена, — пояснил менестрель. — Но черт с ним. Я заплачу девяносто.

— Восемьдесят девять, — возразил Нимтайори.

Он отыскал кусок пергамента, исчерканный рунами: справа — состав яда, слева — четыре способа использования.

— Желаю вам удачи.

… - Действительно необычный, — заключил господин Кольтэ. — Готовил порошок из клыков выверны сам? Ему что, жить надоело?

Альтвиг усмехнулся:

— Все объясняет слово «отшельник». У этого парня хрупкая связь с миром. Наверное, он не слышал о последствиях отравления.

— Я бы на вашем месте не шутил, — с укором произнес Мреть. — Нимтайори опытен. Он в курсе обо всех свойствах используемых частиц. Раз взялся крошить клыки — значит, верил, что справится. И, обратите внимание, не ошибся. Лично меня это впечатляет. — Он прижал холодные пальцы к векам, глубоко вдохнул и буркнул: — Я пойду спать. Всего доброго.

— Спокойной ночи, — пожелал господин Кольтэ.

— До завтра, — попрощался Альтвиг. И, покосившись на окно — за ним плыли облака, светилось око Дайры и поблескивали шпили храмов, — последовал примеру друга.

Остроухий проводил его взглядом, закинул ногу на ногу и улыбнулся. Поправил прядь кудрявых волос, отряхнул рукава и прошептал:

— Ты купил яд не для господина Леашви. Но тогда… кто?

Эстеларго шел по узкому коридору. Свечи в запыленных канделябрах бросали тусклый свет на стены, потолок и пол, покрытый костями мелких грызунов. Стоило им хрустнуть под подошвой, как инкуб поджимал губы. Он любил передвигаться тихо, не давая хозяевам уловить чужие шаги. Но в подземелье брата каждая деталь была рассчитана на то, чтобы не дать незваным гостям стать убийцами.

Вот уже пятьсот лет никто не лез к лекарю. До всякого сброда дошло, что он падок на месть и весьма силен, а мастера гнушались бастардами. Какой смысл убивать Эстеля, если он не родич семьи Элот? Если он — всего лишь отверженный, одинокий слуга песнопевца?