Юлия Остапенко - Птицелов

Марвин облизнул почерневшие губы и ответил:

— Нет. Не изменил.

Лукас кивнул, изо всех сил стараясь прогнать улыбку из глаз, и повернулся к Лайаму.

— Что ж, я знаю этого молодого человека, он всегда был добрым прихожанином и верным слугой его величества короля Артена. Полагаю, он вполне может быть свидетелем. Но, как вы понимаете, ценность свидетельства лишь в том, что его можно принести. Поэтому когда я уеду, он уедет вместе со мной.

— Ещё чего! Заплати за него сперва!

Лукас даже не шелохнулся, зато сэйр Лайам в ответ на яростный крик Ойрека наконец вышел из прострации и развернулся к нему.

— Молчать.

— Это мой пленник, — рявкнул Ойрек. — И он стоил мне жизней трёх моих солдат! Так что никуда он…

— Здесь нет твоих солдат, сэйр Ойрек! — загремел Лайам. — Здесь лишь солдаты её светлости герцогини Пальмеронской!

— Да ну, а командовать она ими с того света будет, или как? — заорал Ойрек в ответ.

Лукас молчал. И очень надеялся, что Марвину сейчас тоже хватит ума промолчать.

Лайам пошатнулся. Схватился за край стола. Потом сказал очень медленно:

— Слушай меня, сэйр Ойрек. Моя жена мертва, но сын её жив. И до той поры, пока истинный Артенит находится под этой крышей, имей уважение и трепет перед теми, в чьих руках его судьба. Его, и королевства, и твоей шеи, сэйр Ойрек, ибо тебе известно, что будет с тобой и всеми нами, если мы не сможем доказать законности его прав на трон.

Молчи, Марвин, молчи… молчи и слушай, тебе всё это повторять ещё раз сто: перед магистрами патрицианского ордена, перед Советом Общин, перед баронами… хорошо, если не перед тем субтильным человечком из Королевской Башни, с которым я уже имел случай познакомиться. А пока молчи.

Ойрек скрежетал зубами, но дослушал до конца. По счастью, он не понял, сколько отчаяния таилось в холодных, отрешённых словах сэйра Лайама. Если бы понял, ничего не осталось бы даже от той капли чувства долга и уважения, которые он ещё питал к своей присяге.

— Я рад, что ты не возражаешь, — проговорил Лайам наконец в полной тишине и глупо добавил: — В конце концов, у тебя же двое пленников. Но этого человека ты отпустишь по завершении обряда.

— Ну да, — прошипел Ойрек, глядя на Лукаса с ненавистью. — Дочурка-то твоя у меня по-любому остаётся, ты бы это как-нибудь упомнил…

Сдался. Всё-таки сдался! Лукас не успел почувствовать облегчения от этой мысли, когда паузу разорвал внятный и чёткий, даром что хриплый голос Марвина:

— Я без неё никуда не пойду.

И вот к этому Лукас был абсолютно, катастрофически не готов.

Ойрек сориентировался в ситуации первым, влепив мальчишке зуботычину. Тот сплюнул кровь и повторил, повысив срывающийся, но звенящий от злости голос:

— Я никуда отсюда без неё не уйду! И свидетельствовать ничего не стану, пока вы не поклянётесь отпустить и её тоже. А иначе можете убить нас обоих.

По его болезненно горящим глазам Лукас видел, что он действительно считает, будто так будет лучше.

— Что ж, — проговорил Лайам, — тогда…

— Нет! — заорал Ойрек, а Лукас прикрыл глаза.

Была только одна вещь, которая злила Ойрека ещё сильнее, чем отказ от совместной выпивки — когда из него делали дурака. А именно это сейчас и происходило. Немалыми потерями захватить двух пленников, успеть потребовать за них выкуп и теперь так глупо лишиться обоих…

Впрочем, если бы беда была только в этом.

Лукас взглянул на Рысь. Они знали, что она его дочь. Марвин тоже это знал. И всё-таки отказывался уходить без неё. Это было просто уму непостижимо. Когда они только успели спеться, почему, и, главное, как такое вообще было возможно?! Как Марвин мог выгораживать её? Зная, что она — дочь Лукаса… дочь человека, убившего его невесту, унижавшего его бесчисленное множество раз, даже теперь позорящего тем, что пытался спасти… А что может быть хуже, чем когда тебя спасает твой злейший враг? И в который уже раз…

Знать всё это, видеть всё это — и мало того, что не убить её самому, не попытаться отомстить Лукасу, — но стоять за неё теперь, когда на кону была его жизнь! Впервые получить возможность отнять у Лукаса то, что должно быть ему дорого, отплатить ему его же монетой — и не сделать этого!

Лукасу казалось, что его сшибли с ног, оглушили и продолжают бить. Всё, в чём он был непоколебимо уверен, рухнуло. Он думал, что знает этого мальчишку, знает, что у него в голове, знает, потому что сам был таким… Но он ведь никогда не был таким. И, запоздало понял Лукас, Марвин уже говорил ему об этом. Там, в Хиртоне, выходя из комнаты, в которой умерла его невеста. «Вы никогда так не поступали», — сказал он.

Не думая, что делает, не чуя под собой ног, Лукас встал и пошёл вперёд. Ойрек всё ещё орал, рыцари спорили и хохотали, жалея беднягу, Лайам стискивал челюсти, пытаясь сохранить крохи авторитета, Рысь умоляюще смотрела на Лукаса, только на него… Не на того смотришь, детка, подумал Лукас, остановившись напротив Марвина. Тот посмотрел ему в глаза. И повторил — в третий раз, но будто для него одного:

— Я никуда без неё не уйду.

Лукас ударил его так, как никого никогда не бил.

Марвина удерживали за плечи двое рослых солдат, но от неожиданности они оба разжали руки, и Марвин не просто упал — он вылетел в коридор сквозь открытую дверь, и его падение остановила только стена. Лукас стоял и смотрел, как он, хрипя, корчится на полу, и не чувствовал, что стискивает кулаки. «Как ты мог, — думал он. — Как же ты мог, ты, поганый, жалкий, ублюдочный щенок, как ты мог меня так обмануть… и так долго, так ловко меня обманывать?! Да Селест со всеми её ухищрениями просто дешёвка в сравнении с тобой! Как же ты смог… как, как только тебе это удалось?

Почему я поверил тебе? Поверил, что ты — это я?

И почему я верю в это до сих пор, хотя это и… так ужасно?»

Лукас вышел в коридор и наклонился к Марвину.

— Перестань, — еле слышно сказал он. — Не мешай мне. Я вытащу тебя отсюда. Доверься мне, Марвин, хотя бы раз.

Он сам не понимал, что говорит, но Марвин, кажется, понял и посмотрел ему в глаза:

— Я не уйду без…

— Оставь это мне. Не спорь. Я всё сделаю, как надо. Только не мешай мне.

Он ловил себя на мысли, что просит, почти умоляет, но не мог остановиться.

Марвин закрыл глаза. Лукас выпрямился.

— И хрена с два я отдам тебе твою девку, из-под трупа моего её возьмёшь! — надрывался Ойрек, понимая, что больше ему ничего не остаётся, иначе до веку над ним будет насмехаться весь гарнизон. А Ойрек не любил, когда из него делали дурака.

И Лукас его чувства вполне разделял.

— Успокойся, Ойрек, — проговорил он наконец. — Будет по-твоему. Про девчонку поговорим потом. Я здесь прежде всего…

— Как патрицианец, — закончил Ойрек и сплюнул.