Юлия Остапенко - Птицелов

Пока Лукас читал, Илье топтался рядом. Ухмылялся он как-то нехорошо.

— Кто принёс письмо? — спросил Лукас.

— Да так… девица одна…

— Что, ждёт ответа?

— Ждёт.

Лукас скомкал письмо и небрежно бросил его за плечо. Глаза оруженосца округлились.

— Так что передать девице? — выдавил он.

— Передай девице, что ответа не будет, — сказал Лукас. — И пальцем её не тронь. У тебя деньги уже закончились? Я тебе ещё дам, купи себе женщину. Но служанку этой лицемерной бабёнки забудь. А то её хозяйка нас обоих со свету сживёт. Да, кстати, и если эта девица начнёт тебя обо мне расспрашивать — молчи.

Илье хмыкнул, но пошёл выполнять приказ. Он никогда не обсуждал поручений, и это в нём Лукасу нравилось не меньше, чем расторопность.

Как и следовало предполагать, следующие несколько дней эта женщина не давала Лукасу спуску. Письма следовали каждый день, одно безумнее другого. Лукас не ответил ни на одно. С третьего письма месстрес Талита из Дассена стала называть его по имени — Лукас не удивился, хотя и не сомневался в Илье, ведь это было легко узнать у любого из слуг. Сперва месстрес Талита звала его «мессер Лукас», потом просто «Лукас», и, разрывая в клочки очередное послание, он дал себе зарок: прекратить всё это в тот день, когда она назовёт его «мой милый». До этого, к счастью, не дошло, хотя и легче не становилось: от проклятий Талита перешла к излияниям души, и уже в пятом письме каялась, что, долгими ночами вспоминая его слова, убедилась в их полной справедливости, что да, она непомерно горда, а далее следовали излияния жизненных обстоятельств, приведших её к этой гордыне, и прочее, и прочее… Последнее письмо, начинавшееся словами «Ваша жестокость лишила меня сна», Лукас даже не стал дочитывать. Крикнув Илье, он потребовал письменные принадлежности и написал первый и последний ответ — в три строки, где просил благородную месстрес Талиту из Дассена прекратить это безумие и оставить его в покое, иначе он будет вынужден сообщить о столь недостойном поведении её мужу.

Илье, получив приказ доставить письмо в дом Дассена, подозрительно обрадовался и умчался, сияя от счастья. Не возвращался он два часа — потом оказалось, что месстрес Талита писала ответ, а чем в это время занимался Илье, было легко догадаться по его донельзя довольной физиономии. Это послание месстрес Талиты Лукас порвал, не распечатывая.

— Вы так жестоки к ней, мессер! — осмелился заметить Илье, наблюдавший сей акт вандализма по отношению к высокой куртуазности. — А она в вас, кажется, влюбилась.

— Ничего подобного, — покачал головой Лукас. — Это просто оскорблённая гордость. Она-то привыкла воображать, что все мужчины от неё без ума. И не может поверить, что кому-то оказалась не нужна. А что сэйр как-его-там из Дассена, ты его видел?

— Нет, но Лорья говорит, он от пьянства уже света белого не видит, и её месстрес могла бы…

— Илье, я же сказал, — спокойно прервал Лукас. — Сказал, чтобы ты не лез к этой девчонке. Я неясно выразился?

Оруженосец перестал улыбаться и потупился.

— Я только…

— На конюшню. Выгребать навоз. На два дня.

Илье, как обычно, не посмел возразить, хотя и вышел с совершенно несчастным видом. Впрочем, мог бы уже и знать, что тронуть Лукаса таким образом невозможно.

Прошло ещё несколько дней. Южная зима нравилась Лукасу, и он отдыхал, большую часть дня валяясь в кресле с задранными вверх ногами и думая о том, о чём не думал очень давно. Это были приятные мысли, и его даже коробило то, насколько приятные. А потом, одним промозглым утром, когда с неба моросил не то дождь, не то мокрый снег и высунуться на улицу казалось поганее, чем лезть Ледорубу в пасть, Лукас бросил взгляд за окно и увидел Талиту из Дассена. Она стояла у ворот, вцепившись руками в прутья решетки, с откинутым капюшоном и без платка на голове, и не то дождь, не то снег скользил по её блестящим чёрным волосам. Её лицо было такой же твёрдой, застывшей маской, но в глазах сквозила мольба и, отчасти, безумие. Она выглядела невероятно одиноко — там, внизу, одна посреди пустой улицы, где не виднелось даже собак, маленькая, сгорбленная, бездомная и никому не нужная. Лукас долго смотрел на неё, потом отошёл от окна и, снова завалившись в успевшее стать любимым кресло, взялся за перо.

Не мучай себя. Подумай о своём ребёнке, том, который ещё жив. Я ничем не могу тебе помочь. То, что я сделал, я сделал для себя, а не для тебя, мне хотелось загладить собственную давнюю вину. Ты пострадала случайно. Прости меня, я не хотел бередить твои раны. Довольно того, что ты разбередила мои.

Ответа на это письмо она не прислала. И вообще перестала ему писать. А Илье больше не ходил со счастливым видом — то ли внял предупреждениям Лукаса, то ли ему дали от ворот поворот.

На следующий день Лукас отправился к Дороту. С момента его приезда в Турон прошло семь дней.

— Кофе? — ухмыляясь, с порога предложил старый плут.

— В другой раз, — обескуражил его Лукас, жестом отклонив предложение сесть. — Ты узнал то, что я просил?

— Конечно, мой многомудрый мессер. Марвин из Фостейна — знатный и известный рыцарь, славный воин, отличившийся во многих битвах, победитель множества турниров…

— О его победах на турнирах я наслышан, — перебил Лукас. — Я тебя о другом спрашивал.

— Живых близких родственников у него нет, он единственный сын и наследник покойного сэйра Роберта и единоличный владетель замков Фостейн, Голлоутон и Шепперд. С детства обручен с Гвеннет из Стойнби, что в нескольких милях западнее Фостейна, и как раз сейчас едет туда, чтобы наконец жениться на ней.

— Сейчас? — переспросил Лукас.

— Да, по приказу королевы. После войны он несколько недель провёл в Таймене, а теперь направляется в Стойнби.

— Это далеко от Турона?

— Смотря на каких конях, мой торопливый мессер. Я мог бы предложить…

— Чем скорее, тем лучше.

— Если вы воспользуетесь советом старого Дорота и выберите хорошую лошадь, то будете там на неделю раньше молодого Фостейна.

Неделя?.. Это больше, чем мне нужно, подумал Лукас. Сейчас вот хватило шести дней.

— Хорошо. Что-то ещё? Друзья, может, дальние родичи, с которыми он поддерживает связь?

— Ничего такого. Похоже, молодой Фостейн не особо любит компанию.

«А я люблю, — подумал Лукас. — И в его возрасте особенно любил. Мне без людей тошно становилось. Когда вокруг нет человеческих лиц, их быстро забываешь».

— Ладно, Дорот. Спасибо. Да, вот ещё что, та женщина… Талита из Дассена…

— Да, мой мессер? — взгляд ростовщика стал пытливым.

— Ты бы как-нибудь дал и ей попробовать кофе, — сказал Лукас и вышел вон.

Дома он сказал Илье, чтоб собирался в дорогу. Со вчерашнего дня оруженосец снова повеселел, так что Лукас не сомневался, что его весть достигнет нужных ушей. На самом деле он мог выехать и на пару дней позже, но это дело хотел закончить сейчас. Ровно неделя — это более чем достаточно. Он знал, что она придёт.