Рик Риордан - Затаившийся Оракул

Сеть тоннелей усиливала мой голос, пронося его через все убежище, создавая из всего холма мой собственный музыкальный инструмент.

Каждый раз, когда я проходил мимо очередного муравья, он поджимал ноги и касался лбом пола, его усики вибрировали из-за моего голоса.

Если бы я был богом, песня была бы намного сильнее, но и этого было достаточно. Я был удивлен, как много отчаяния может вместить в себя человеческий голос.

Я шел дальше в гнездо. Я не представлял, куда иду, пока не наткнулся на герань, растущую из пола тоннеля. Мой голос задрожал.

Мэг. Похоже, она вернулась в сознание. Она использовала последние силы, чтобы оставить мне знак. Фиолетовые цветки герани указывали на маленький тоннель, ведущий налево.

— Умная девочка, — сказал я, выбирая этот тоннель.

Грохот оповестил меня о приближающемся мирмеке.

Я повернулся и поднял свой лук. Освободившись от колдовства моего голоса, насекомое атаковало, в его рту вспенилась кислота. Я прицелился и выстрелил. Наконечник стрелы воткнулся прямо в лоб муравья.

Существо упало, его ноги подергивались в предсмертной агонии. Я попытался забрать свою стрелу, но древко щелкнуло в моей руке, отломанный конец был покрыт дымящейся едкой слизью. Этим бы было бесполезно стрелять снова.

Я позвал:

— МЭГ!

Ответом послужил еще больший грохот приближающихся ко мне муравьев. Я снова начал петь.

Теперь у меня была огромная надежда найти Мэг, что помешало мне вызвать у себя надлежащее чувство меланхолии. Муравьи, с которыми я столкнулся, больше не были в ступоре. Хотя они двигались медленно и неуверенно, но все же атаковали. Мне пришлось стрелять в одного за другим.

Я прошел мимо пещеры, наполненной блестящими сокровищами, но сейчас мне не было дела до сияющих штучек. Я продолжал двигаться.

На следующем перекрестке другая герань проросла через пол, ее цветки указывали направо. Я повернул в этом направлении, снова и снова произнося имя Мэг и затем снова возвращаясь к своей песне.

Как только мое настроение улучшилось, моя песня стала менее эффективной, а муравьи — более агрессивными. После дюжины убитых муравьев мой колчан опасно полегчал.

Я должен был отыскать в глубине себя чувство отчаяния. Должна была получиться тоска, хорошая и правильная. Впервые за четыре тысячи лет жизни я пел о своих собственных ошибках.

Я пел о смерти Дафны. Мое хвастовство, зависть и страсть послужили причиной ее уничтожения.

Когда она убежала от меня, я должен был дать ей уйти. Вместо этого я неутолимо преследовал ее. Я хотел ее и намеревался овладеть ею. Из-за этого я не оставил Дафне другого выбора. Чтобы сбежать от меня, она пожертвовала своей жизнью и превратилась в дерево, оставив мое сердце разбитым навсегда… Но это была моя вина. В песне я просил прощения. Я умолял Дафну простить меня.

Я пел о Гиацинте, самом прекрасном из мужчин. Западный Ветер Зефир тоже полюбил его, но я отказывался делить с ним даже секунду из жизни Гиацинта. В порыве ревности я угрожал Зефиру. Я осмелился бросить ему вызов: сможет ли он вмешаться?

Я пел о дне, когда мы с Гиацинтом метали диски в поле, о том, как Западный Ветер изменил курс полета диска — и он попал прямо в голову Гиацинту.

Чтобы Гиацинт продолжал существовать в солнечном свете, там, где и должен был, я создал из его крови цветок гиацинт. Я считал, что за произошедшее ответственен Зефир, но моя собственная мелкая жадность послужила причиной смерти Гиацинта. Я излил свою печаль и принял вину.

Я пел о своих неудачах, своем навеки разбитом сердце и одиночестве. Я был худшим из богов, самым виноватым и самым невнимательным. Я не смог стать возлюбленным лишь одного человека. Я даже не смог выбрать, богом чего мне стать. Я продолжал переходить от одного навыка к другому, рассеянный и неудовлетворенный.

Моя жизнь в качестве бога была обманом. Моя крутизна — притворство. Мое сердце — куча окаменевшего дерева.

Мирмеки, находящиеся вокруг меня, рухнули. Само убежище начало дрожать от горя. Я нашел третью герань, затем — четвертую.

В конце концов, сделав паузу между куплетами, я услышал слабый голос впереди: плач девочки.

— Мэг! — я прервал свою песню и побежал.

Она лежала посреди огромной кладовки для еды, точно так, как я это и представлял. Вокруг нее были нагромождены туши животных — коров, оленей, лошадей. Все они были заключены в затвердевающую вязкую массу и медленно разлагались. В нос хлынул поток запахов.

Мэг тоже была окутана, но она давала отпор с помощью гераней. Несколько листиков проросли сквозь тончайшие части ее кокона. Кружевной воротник из цветков держал ее лицо подальше от липкой жижи. Ей даже удалось освободить свою руку благодаря бурно растущей розовой герани под ее левой подмышкой.

Ее глаза были влажными от слез. Я подумал, что она была напугана, возможно, ей было больно, но когда я опустился перед ней на колени, ее первыми словами были:

— Прости меня.

Я смахнул слезинку с кончика ее носа.

— За что, милая Мэг? Ты не сделала ничего плохого. Это я подвел тебя.

Она подавила рыдания.

— Ты не понимаешь. Эта песня, которую ты пел. О боги… Аполлон, если бы я знала…

— Так, тише, — у меня так саднило горло, что я практически не мог говорить. Песня практически лишила меня голоса. — Ты просто реагируешь на горе в музыке. Давай-ка освободим тебя.

Пока я обдумывал, как это сделать, глаза Мэг расширились. Она издала хныкающий звук.

Волосы у меня на затылке встали.

— У меня за спиной муравьи, не так ли?

Мэг кивнула.

Я повернулся в тот момент, когда четверо из них входило в пещеру. Я потянулся за колчаном. В нем была лишь одна стрела.

МЭГ БИЛАСЬ В КЛЕТКЕ ИЗ СЛИЗИ.

— Вытащи меня отсюда!

— У меня даже ножа нет! — мои пальцы наткнулись на струну укулеле на моей шее. — В принципе, у меня есть твои клинки, вернее, кольца…

— Тебе не нужно меня вырезать. Когда муравей бросил меня здесь, я уронила пакетик с семенами. Они должны быть где-то тут.

Она оказалась права: у ее ног валялся смятый мешочек.

Я аккуратно двинулся к ней, одним глазом следя за муравьями — они стояли вместе у входа, будто не решаясь подойти ближе. Возможно, след из мёртвых муравьёв, ведущий в эту комнату, прибавил собратьям нерешительности.

— Милые муравьи, — сказал я. — Замечательные, спокойные муравьи.

Я присел и поднял мешочек. Мельком посчитал семена. Осталось полдюжины.

— Что теперь, Мэг?

— Кинь их в слизь, — сказала Мэг.

Я указал на герань, торчащую из её шеи и подмышек.