Вячеслав Лешко - Точка Столкновения

Опустилась холодная глухая ночь, температура просела за минус двадцать градусов. Вобравшие в себя свет прошедшего дня гигантские кристаллы разноцветных Гирлянд Таргнера, засияли красными, желтыми, синими цветами. Закрывающая собой небо над головами жителей деревни огромная зеленая крона засияла тысячью кристальных шаров, приятным светом озаряя все вокруг лучше всякой луны. Это чудо природы полностью оправдывало свое название, жить под ним это все равно, что жить под огромной новогодней елкой. В окружающих лесах завывали волки, не дающие покоя лагерю армидейцев.

В деревне повсюду загорелись костры, к которым для вечернего отдыха стягивались жители окрестных домов. Под светом костров поддерживаемых детьми, мужчины принялись разделывать добычу принесенную прошедшим днем. Запахло жареным мясом больших белых оленей, объемные сплетения крепких рогов которых были обвешаны органическим подобием листьев, туши этих животных на санях в течение дня охотники волочили из леса. Среди уникальных обитателей Мерзлого леса послуживших сегодня ужином для Людей Волка были еще огромные слепые зубастые рыбы из вечно скованных льдом местных озер, добычу которых сложно было назвать рыбалкой, скорее это напоминало охоту при помощи гарпуна. Жители деревни принесли в лагерь армидейцев несколько чанов с ухой, жареным мясом в бульоне из крови, чая из кореньев, вместо хлеба предлагалось подобие запеканки из местной подснежной травы, спрессованной в маленькие брикеты. Вкусив пищу, разгорячившись настойкой из кореньев Синихалы, взрослые аборигены сильнее распалив костры, принялись плясать под удары бубнов. Вся деревня наполнилась песнями и звуками нетрезвого веселья. Армидейцы со стороны потешались над «этими дикарями», естественно отказавшись присоединиться.

Маг снова став самим собой, едва держась на ногах от разом навалившейся усталости, добрался до штабной палатки и завалился спать. Рурхан долго стоял возле одного из караульных костров, разбросанных вдоль периметра лагеря. Глядя по сторонам, он снова видел свою деревню освященную светом этих огромных гирлянд созданных безумным Духом. Этот свет единственное, что всегда нравилось ему в его маленькой родине. Он чувствовал себя раздавленным, те, кому он верил, так жестоко использовали его, сыграв на чувствах к оставленному дому. Это можно было назвать предательством, но размышляя над всем, он приходил к выводу, что это его вина. Он, навыдумывав себе всяких глупостей, упорно не желая прозреть, сам привел их сюда, сам создал эту проблему. Ему не врали, ему просто аккуратно не договорили и грамотно использовали в своих целях.

От понимания того что все вокруг замерло на пороге разрушения ему было страшно смотреть по сторонам. Он принес погибель в родной маленький мир. Завтрашнее утро даровало единственную возможность все это исправить. Он обдумывал аргументы для завтрашнего собрания, нужно было, во что бы то ни стало заставить своих сородичей одуматься ради их же блага. Глядя на ее фотографию, тяжело вздыхая, он понимал, что несмотря ни на что должен вернуться обратно. Пусть с ним так некрасиво поступили правители того общества, но она была здесь не причем, ради нее он должен быть сильнее и не делать глупостей.

Решив, что с него достаточно армидейцев, он решил пройтись по родной деревне. Гуляя по дорожкам среди сугробов, бродя между домами, среди шума голосов и звуков веселья, доносящихся от костров собравших вокруг себя толпы местных, он понимал, что является чем-то чуждым для этого окружения. И тут он случайно увидел движущуюся по деревне в сторону ручья одинокую фигуру, с коромыслом и двумя ведрами на шее. «Что за сумасшедший идет за водой вечером?» — подумал Рурхан. Но тут в свете Гирлянд Таргнера увидел до боли знакомую родную не то рыжую, не то серую бороду и такие же длинные неухоженные волосы как всегда не прикрытые шапкой, узнал эту странную походку. Резко позабыв обо всем, он не выдержал и рассмеялся, глядя на старого друга. Тот, остановившись, пытаясь понять, что за странный тип смотрит на него с соседней дорожки, узнав родственную душу, попятился назад и, поскользнувшись, завалился на снег. Коромысло и ведра, дребезжа, разлетелись в стороны. От радости встречи смеясь как умственно неполноценный Рурхан, через сугробы бросился к нему, обняв так крепко, как только можно.

— Ну, тише задушишь же ведь, — в шутку заворчал друг.

— Здравствуй Рэвул. Не виделись сто лет!

— Ну, здравствуй уродец, — сквозь тяжелое похмелье, сияя от радости, глядя на Рурхана, сказал он. — И что это еще за «Здравствуй Рэвул»? А как же привычное мне «говнюк»? Кроме тебя меня так больше никто не зовет.

— Ой, не надо вруша. Я звал тебя так пару раз! В шутку…

— Но я успел привыкнуть.

— Ну, ты что я теперь так не разговариваю, даже с тобой. Я теперь вроде как цивилизованный.

— Значит ты не мой друг Рурхан. Все я пошел отсюда, — в шутку пробурчав это, он начал уходить.

— Стой ты! — смеясь, остановил его Рурхан. — Я изменился, но все равно я это я.

— Изменился ты конечно сильно. Какой у тебя плащ интересный, — он принялся разглядывать Рурхана, щупать его одежду.

— Да я теперь армидеец! — все еще под воздействием радости встречи они снова засмеялись. — Зато ты запустил бороду, стал похожим на них. Что засранец предал наши идеалы?!

— «Засранец»! Уже нормально. Шутишь что ли, какие там идеалы. Я это… злоупотребляю… — виновато, будто в преступлении сознался он. — Не просыхаю, встречаюсь с синим змеем, лечу душу, ну ты короче понял. А что еще делать в этой дыре? Ты же меня бросил…

— Рэвул! Не говори так, даже в шутку, — Рурхан согретый теплом своей Селины, теперь реагировал на все эмоционально и говорил ее словами. Рэвула рассмешила такая его реакция. — Ну как у тебя дела, как ты расскажи?

— Вот сейчас проснулся, башка трещит, — Рэвул нес первое, что пришло в голову. — Думал что утро, решил пойти раньше всех, пока еще темно воды набрать! — смеясь, сказал он, взглядом указывая на ведра и коромысло, лежавшие рядом. — Иду такой, думаю, что я самый умный, наберу воды, пока народу нет, нагрею, умоюсь. А оказалось все как всегда наоборот. Уже путаю время суток из-за… ну ты понял из-за чего.

— Да понял, твое амбре тебя выдало, — сказал Рурхан. Услышав от друга новое непонятное слово, Рэвул в недоумении сморщил лицо. — Вынужден тебя огорчить, сейчас вечер, часов десять, по-моему.

— Да я знаю уже. О том, что я на голову больной мне уже сказали.

— Так, а зачем ты тогда идешь к ручью?

— Ну что я зря шел что ли? Пойду уже наберу, лишнее не будет. Все равно меня все за придурка считают, чего мне бояться?

— Ты ничуть не изменился, — с улыбкой смотрел на него Рурхан.