Вячеслав Лешко - Точка Столкновения

— Знаешь, Кристина я полюбил вас всех больше жизни, — растворяясь в потоке нежности, не привыкший к ласке проурчал Рурхан, глядя на нее влюбленными глазами.

— Ты не привык к ласке мой маленький, скоро мы это исправим, — гладя его по голове как котенка, шептала она.

— Знаешь, — тая от ласки Рурхан с трудом давил слова, — Кристина я никак не могу избавиться от странного ощущения. По мере того как я проникаюсь вами, начинаю любить вас, любить все вокруг, во мне усиливается чувство страха, тревоги. Я начинаю бояться за вас. Мы живем в ужасном, страшном мире, где действуют силы нам неведомые, темные силы. Раньше мне было плевать, теперь узнав вас, я за вас боюсь. Ведь зло может ворваться сюда и причинить вам боль, ввергнуть в ужас. Мне кажется я не переживу если увижу ваши страдания, — излил душу Рурхан, подумав что наболтал лишнего стеснительно замолчав. — Наверное, я ерунду несу, быть может, от переизбытка нежности и ласки у меня поехала крыша?

— Нет, все нормально. Просто ты глупышка мой впервые в жизни что-то полюбил, к чему-то привязался и как следствие стал бояться это потерять. И это нормально. А что касается окружающего нас зла то… У подаренного нам Духами чистого разума лишенного единства с эмоциями есть один побочный эффект. Это абсолютное постоянное осознание собственной смертности. Если остальные люди, зная о конечности своего бытия погружаясь в суету своих будней, умудряются об этом забывать, живут и ведут себя так, будто не умрут никогда. Мы же артэоны всегда рассматриваем свою жизнь сквозь призму неминуемой смерти. Планируем и организовываем свою жизнедеятельность, постоянно исходя из этого факта. Разумность не дает забыть о конечности бытия. А жизнь с постоянной оглядкой на смерть не дает забыться, затеряться. Когда ты постоянно осознаешь временность своего существования, осознаешь, что все это теоритически может оборваться в каждую секунду, ты постоянно думаешь об ответственности за свои поступки. Мы живем, заботясь в первую очередь о своих душах. В итоге мы не столько живем, сколько пытаемся минимизировать свой вред этому вечному миру, который продолжит свое существование и без нас. Мы осознаем себя как часть вечности — лишь небольшой шум в общем потоке бесконечного бытия. Нет ничего постоянного, все всегда течет и меняется, но ничто не уходит в никуда.

Самое главное, что при осмыслении жизни сквозь призму неминуемой гибели многие проблемы теряют свою актуальность, многие вещи теряют ценность, все становится легче и проще. Что может быть серьезного в мире, где все вокруг временное? Нет! Это не призыв к суициду. Просто напоминание о том, что материальные ценности в действительности вовсе не ценности. В действительности все мы бессмертны, и это не красивые слова, а истина, которая при разумном осмыслении становится понятной и простой. Если зло вторгнется к нам, наша оборона падет, дальнейшее продолжение жизни станет невозможным, и Дух примет решение о всеобщей самоликвидации мы отдадимся его воле без колебаний. В каждого из нас заложен механизм самоликвидации, за счет чего мы не позволим какой-нибудь мрази причинить нам боль или заставить нас смотреть на мучения наших близких. Если ситуация зайдет в тупик мы как разумные существа просто покинем этот мир, вместо того чтобы цепляться за него глупо претерпевая боль и мучения. Но я надеюсь и искренне верю в то, что этого не произойдет и все будет хорошо, — шептала Кристина все также убаюкивая лаской Рурхана головой лежащего на ее коленях.

— Ничего плохого не случится. Я не допущу, — Рурхан рассмешил ее.

— Ну, вот тем более! — улыбалась она.

Джейсон и Хьюго поменялись, один принялся играть с собакой, бросая ей диск фрисби, другой отвлек на себя Селину. А ей хотелось еще поиграть со своим Плюшкой, побегать от него по лугу, но у бедолаги Хьюго уже не было сил. — Селина. Красавица моя, моя принцесса, — автоматически после взгляда в ее синие глаза Джейсон переходил на тихий и нежный тон. Фиалка обиженно надулась, как маленький ребенок, которого разлучили с любимой игрушкой. — Что мы будем делать? — продолжал он, в своих объятиях оторвав от земли, аккуратно придерживая и нежно прижимая к себе эту кажущуюся в сравнении с ним кроху. Селина все также изображала недовольство. — Зайка я полностью в твоем распоряжении, — не отступался он. — Покружи меня! — наконец улыбнувшись, сказала она. Спустя пару секунд она хохотала, по кругу летая над цветочным лугом как на карусели, за руки раскруженная Джейсоном.

Увидев приближающегося к ним Хьюго, Кристина попросила Рурхана уступить ему место. С ее слов Хьюго так долго отвлекал на себя непоседу Селину, спасая от нее остальных, что заслужил благодарность. Рурхан видя как ребята бросают собаке диск, поняв как нужно играть с Шатуном, взяв со скатерти оставшийся после пикника кусочек зефира, решил заменить Хьюго и получше познакомиться с четвероногим другом. «Иди ко мне Плюшка моя нелепая», — Кристина позвала к себе измотанного Фиалкой Хьюго. В паре метров от нее Хьюго встал на четвереньки высунул язык, как уставшая собака и медленно подполз к смеющейся Кристине, положив голову ей на колени. «Вижу, вижу, что устал», — приглаживая его не ухоженную копну, шептала она. Лаская Хьюго уже не материнской в отличие от Рурхана лаской, своими поцелуями она заставляла его тихо урчать от удовольствия.

Рурхан не мог вырвать диск из пасти упершегося Шатуна. Как обычно заставив его вздрогнуть, шлепком по плечу из-за его спины возникла Алекса. Стоило ей нежно попросить, как глупый пес тут же отдал диск. Уже без сил Джейсон поставил Фиалку на землю, но она требовала еще. Они схватились за руки и начали раскручивать друг друга, пока оба не повалились на землю. Всего десять минут в ее обществе и гигантский Джейсон, несмотря на свою мощь, был уже без сил.

Вспотев пока кружил Фиалку, этим жарким днем, Джейсон снял с себя футболку. При виде мускулистого тела своего большого Джейсона, Фиалка, закатив глаза, схватившись за сердце и ахнув, наигранно изобразила падение в обморок. Просмеявшись лежа на земле, она, не сводила с него своих наполненных любовью и восхищением глаз. Он опустился и погладил эту лежащую в траве забавляющую его маленькую глупышку. Она целовала нежными губами гладящие ее его огрубевшие солдатские руки. «Присяге верен до конца» — красовалась татуировка на одном его плече, на другом было изображено сердце под прицелом — символизирующее главное, о чем не должен забывать морпех — возвращение домой — как он пояснил. «Хватит выпендриваться, натяни свою футболку. Не смеши меня», — скривилась Алекса. «Мне жарко. Потерпи минут пять солнце мое», — со свойственным несокрушимым спокойствием ответил ей Джейсон. Алекса оправдала глупые татуировки Джейсона дурачеством юного возраста, якобы они были набиты, когда он еще не знал, что значит служба по-настоящему. Джейсон все же пошел наперекор своей солнечной королеве, пояснив, что он и сейчас согласен с этими символическими изображениями на теле. Сказав, что в рюкзаке есть волейбольный мяч и что теперь можно разбиться на команды мальчишек и девчонок Джейсон предложил напоследок немного поиграть…