Роберт Хейс - Цена Веры

Шип посмотрел на них.

– И вы просто сидели вот так и пялились друг на друга всю ночь?

Сузку пожал плечами.

– Иногда один из нас моргает… впрочем, не часто.

Танкуил похлопал меч на боку – ощущение, что Миорзо всё ещё висит у бедра, успокаивало и пугало. Он выбрал направление и пошёл в ночь.

– Арбитр, не заходи слишком далеко, – сказала сзади Генри. – Не хотелось бы, чтоб ты пал жертвой еретической стаи смеющихся собак.

Он утвердительно проворчал и пошёл дальше, остановившись, лишь когда ушёл из поля зрения остальных. Его рука так сильно дрожала в кармане, что ему пришлось стискивать её, отчего заболели старые ожоги.

Андерс вышел перед Танкуилом, сунул руку в штаны и вытащил член. Громко, театрально вздохнул и испустил мощную струю.

– Арбитр, здесь, в Диких Землях, нет смысла скромничать.

Танкуил отвернул взгляд.

– У некоторых из нас больше причин скромничать, чем у других.

Пьянчуга засмеялся.

– Знаете, почему я вообще начал обчищать карманы, арбитр?

У Танкуила возникло неприятное чувство по поводу этой беседы. Кажется, он в последнее время ничего у команды не воровал, но он не всегда знал о том, что стащил что-то, пока оно не оказывалось в его владении.

– В основном из-за скуки, – продолжал Андерс, несмотря на явный дискомфорт Танкуила. – Сам научился, просто потому что больше нечем было заняться. А может, искал внимания. Мой отец был… довольно суровым человеком. Я не рассказывал, как он недавно хотел меня казнить?

Эту историю Танкуил слышал с трёх различных точек зрения, и все они между собой не совпадали.

– Сначала у меня часто не получалось, и соответственно, мой отец часто ловил меня и наказывал. Тогда его наказания были немного легче, но лишь потому, что он ещё не знал меня, иначе не сомневаюсь, что сейчас у меня не хватало бы не пальца, а руки. – Андерс помахал искалеченной рукой, потерял контроль над струёй и чуть не обмочил Танкуила, а потом снова схватился за член и перенаправил поток. – Так было до тех пор, пока меня не отрезали от семейной казны, вот тогда-то я и нашёл законное применение своим навыкам. В конце концов, нужно же где-то находить деньги, если у тебя нет ни гроша в кармане, и отчаянно нужно проспиртоваться.

Андерс закончил мочиться, стряхнул член и засунул обратно в штаны. Танкуил вздохнул.

– В те дни я быстро узнал множество мелких знаков. И главный среди них, что у многих людей, особенно у тех, кто боится что-то потерять, есть привычка регулярно проверять, на месте ли оно. И это лучший знак, потому что всегда знаешь, что у них можно украсть что-то ценное… за исключением одного раза, когда я нашёл в кармане одного человека мышь… – Казалось, Андерс не знал, что сказать.

– Я вот о чём, арбитр – я всё думаю, что же так чертовски боится потерять охотник на ведьм, особенно тот, который прекрасно знает всё об этих мелких знаках? – Танкуил обернулся и увидел, что Андерс смотрит на него без обычной пьяной дымки в глазах. – Что у вас там замотано под плащом, арбитр?

– Тебя не касается, – сказал Танкуил, отворачиваясь, но Андерс проворно выскочил перед ним.

– Ах, не смешите меня, конечно, это меня касается. Думаю, это касается всех. – Он махнул рукой в сторону команды. – Но пусть это касается только меня. Или я мог бы рассказать боссу о том, что касается меня.

Танкуил прожёг бы взглядом дыру в нём, если бы только мог, и в кои-то веки ему хотелось быть выше кого-то ростом.

– Это меч, выкованный Вольмаром, чтобы заточить первого и самого могущественного демона из всех, кого когда-либо призывали из пустоты. В клинке заключён демон, и эта проклятая тварь всё время нашёптывает мне и насылает кошмары.

Андерс выглядел теперь сильно ошеломлённым и ещё более скептичным.

– Так зачем вы его носите? – спросил он, и по голосу было ясно, что он не уверен, не дурачит ли его Танкуил.

– Знал бы я. Мне его доверил инквизитор, чьи инструкции были чем-то средним между расплывчатыми и отсутствующими.

– Хм-м-м, – проворчал Андерс.

– Хм-м-м, – согласился Танкуил. – А я-то и впрямь надеялся услышать от тебя какое-нибудь полезное озарение.

– Ну, знаете, как говорят, арбитр. Проблема, которой поделился, уже не твоя проблема.

Неловкое молчание тянулось, казалось, вечность. Танкуил смотрел на Андерса, пока пьяница не решил, что маленького клочка темноты между ними определённо недостаточно.

– Что ж, оставлю вас трогать ваш злой меч, – сказал Андерс и отступил назад. – Но, арбитр, до Абсолюции осталось несколько дней. Надеюсь, вы готовы… к тому, что запланировали.

Танкуил смотрел, как Андерс уходит прочь, пока тот не исчез в темноте. На самом деле арбитр понятия не имел, что будет делать, когда доберётся до Абсолюции. Он просто знал, что должен покончить с Кессиком, чтобы продолжить поиски Джеззет.

Глаза Джеззет резко открылись, и она потянулась к мечу, которого на месте не оказалось. Она знала, что никогда не избавится от этого рефлекса, и не хотела от него избавляться. На самом деле он не раз спасал ей жизнь. "А ещё с его помощью удобно пугать ненасытных арбитров".

Она увидела прутья решётки, и её сердце ёкнуло, что было равносильно тяжкому вздоху. "И почему всем так необходимо меня запереть? Я не совершала преступлений по меньшей мере… несколько недель". Тюремные камеры уже стали обыденностью в её жизни. Кажется, она знакомилась с очередной каждые полгода или около того, хотя на самом деле все они были весьма похожи друг на друга, и ни одну нельзя было назвать роскошным жилищем.

Левое запястье болело, словно его порезали, а Джез как никто другой знала, как болит порез. Танкуил как-то раз хотел сосчитать её шрамы, но арбитр никогда не славился своим терпением, и скоро сдался, найдя другие способы занять себя и её. Она лениво потёрла запястье и замерла.

На внутренней части левого запястья был шрам. Старый шрам. "Это твой самый старый шрам, Джез. Самая первая рана". Но сегодня он ощущался по-новому: кожа вздулась, сморщилась и воспалилась. Судя по ощущениям, шрам был свежим, не старше пары недель. Джез ещё потёрла его и тщательно осмотрела. Кожа на шраме срослась, но она была новой. Либо Джез была несколько недель без сознания, либо здесь замешано что-то неестественное.

"Заклятье!"

Джез потыкала в запястье, поморщившись от боли, и прощупала плоть. Это был её первый шрам, поскольку Юрий хотел использовать её тело без последствий. И поэтому он вшил в запястье оберёг от беременности.

Её пальцы коснулись крошечного деревянного амулета, и захлестнувшая Джез волна облегчения вырвалась наружу диким хохотом, который эхом разнёсся по маленькой камере. Отсмеявшись, она рухнула на солому, устилавшую пол.