Борис Сапожников - Memento Mori (СИ)

Все были готовы. Все ждали лишь одного: когда застучат по мостовой подкованные копыта, и заскрипят колёса нужной нам кареты.

Я выдохнул, облизал пересыхающие вовсе не из-за жары губы. Часы на башне пробили полдень, зловеще ударив двенадцать раз. Все, кому приходилось бывать в проклятых городах скорби, наверное, в этот момент невольно поёжились. Меня уж во всяком случае, продрал по коже мороз – слишком похоже на Ultima forsan. Зловещий полуночный бой часов города скорби, после которого тебя уже ничто не спасёт. И на фоне бьющих часов ещё более зловеще прозвучал волчий вой. Пять глоток одновременно взвыли, хотя на небе светило солнце, а вовсе не луна. Вой этот означал окончание представления Агирре – и именно он служил нам сигналом.

Карета воеводы Мирчи Дракулести въехала на площадь Стронци.

Стоило ей не больше минуты спустя появиться на одноимённой улице, и я как будто дышать позабыл. Время замедлило бег, прямо как в проклятом городе скорби. Карета, казалось, просто влипла в воздух будто муха в варенье. Четыре запряжённых цугом вороных лошади медленно передвигали длинные ноги. Подкованные копыта били в камни мостовой, и я клянусь, мог разглядеть каждую искру, вылетевшую из-под них. Я отлично разглядел сидевшего на козлах нечистого. Высокого и тощего как все они, парня, одетого в вычурный костюм, конечно же, чёрного цвета. Он держал в руках поводья, готовясь натянуть их, чтобы остановиться, как обычно, почти вплотную к парадному крыльцу палаццо Стронци. Я не видел, но точно знал, что так же одета пара грумов, стоявших на запятках кареты. Знал и о том, что под козлами в ящике без крышки у кучера припрятана пара заряженных и всегда готовых к бою пистолетов. Знал и что грумы – такие же нечистые как все, кто сопровождает трансильванского воеводу, отлично обращаются с кривыми саблями, что висят у них на поясах не для красоты.

Похожая на роскошный катафалк карета Мирчи Дракулести приближалась. Я знал, что он, частенько отправляясь на кутежи, украшает её чёрной тканью, а на головы лошадям велит цеплять перья, словно и в самом деле внутри покойник. Хотя если знать истинную сущность воеводы, то это утверждение не так уж далеко от истины.

А вот чего я не знал прежде, это что карета снаружи расписана фигурками скелетов, пляшущих вечный танец – Totentanz. Сейчас же я разглядел едва ли не каждого вырезанного на чёрном дереве покойника. Их кажущаяся бесконечной цепочка опоясывала всю карету. Ноги же костяков замерли, выписывая затейливые коленца самых разных танцев. Большую часть я, конечно же, опознать не мог и близко. Чёрные занавеси на всех окнах кареты были плотно запахнуты так, что внутрь не должен был пробиться ни единый лучик света. Хотя какая там должна царить жара, я даже представлять себе боялся.

Кучер натянул поводья. Лошади побежали медленней, почти сразу перешли на шаг, и вскоре остановились прямо перед парадным крыльцом палаццо. Теперь карета закрывала его от меня.

Я невольно глянул в ту сторону, откуда приехала карета. Там уже маячил силуэт Агирре. А рядом с ним шагали все пять его здоровенных волков.

Я не видел, но отлично знал, что сейчас Скрипач нацеливает на дверцу кареты свою Виолину. Что второй мой стрелок натягивает тетиву лука, готовясь страховать его. Что шепчет слова на непонятных языках ведьма, сплетая неведомые чары, чтобы пробить защиту чудовищного порождения чумы – тирана, которым являлся воевода Мирча Дракулести. Что короткостриженый парень в проулке подвигает к себе ворох тряпья, в который замотан его чудовищный меч. Что Агирре готовится отдать приказ волкам – рвать.

Всё было готово.

Стоит только воеводе покинуть карету – и закрутится кровавая карусель. Ради неё я вытащил из тюрем всех людей из моего отряда. Ради неё мы провели не один день, планируя и стараясь разыграть всё как по нотам. Уверен, что ради неё и меня в своё время отправили не на костёр или виселицу, а в монастырь Святого Михаила Архангела. И вот сейчас всё закончится.

Не будет никаких команд – мои люди всё сделают сами.

Карета остановилась окончательно. С запяток соскочил грум, едва ли не бегом бросившись к дверце, спеша отворить её перед воеводой. Второй тоже спрыгнул на мостовую, однако обернулся и уставился на шагающего по улице в сопровождении волков Агирре с явной неприязнью и подозрением. Даже положил руку на эфес сабли. Агирре же в ответ развёл руками и вдруг широко улыбнулся, показывая груму свои мощные зубы. Тот даже опешил слегка – все давно уже успели отвыкнуть от улыбок, пускай и насквозь фальшивых, как у Агирре.

Дверца кареты открылась бесшумно, однако та едва заметно качнулась на рессорах, когда невидимый для меня воевода покинул её. И как только он сделал это, я понял – всё пошло не так, как мы рассчитывали. Да что там, всё просто-напросто полетело ко всем чертям!

Я чувствовал себя крайне неудобно всё то время, что пришлось гостить у инквизитора города Дижона. Фюрстенберг, чьё имя чаще всего сокращали до короткого и ёмкого Фюрст, хотя сам он терпеть не мог этого слишком уж говорящего сокращения, был крайне занятым человеком. И соседство его епархии с мятежным Шварцвальдом, где я разворошил настоящее осиное гнездо, лишь добавило ему дел. Причём исключительно срочных или неотложных. Однако он был просто вынужден тратить время ещё и на меня. Не мог же отказать в просьбе прелату Лафрамбуазу. Пускай Дижон и не подчинялся великому инквизитору Тосканы, но есть люди, чьими просьбами лучше не пренебрегать.

Первым делом людям инквизитора пришлось искать подходящего татуировщика. Украшающие моё тело разнообразные рисунки и цитаты из Святого Писания после Шварцвальда сильно выцвели, и кое-где их почти не было видно. И явно не первый встречный мог подойти для этого дела. В прошлый раз надо мной трудился отец Гитаны, и даже не знаю, чего это стоило старому цыгану. Конечно, дижонским псам господним не удалось отыскать именно его, а может быть у Фюрстенберга был свой человек, занимающийся подобного рода татуировками. Вот только ждать его пришлось несколько дней.

Не скажу, что дни эти я провёл без пользы. Конечно, первый из них честно предавался греху праздности, даже не взглянув на те бумаги, что передал мне инквизитор при встрече. Даже из постели поднялся, когда часы пробили полдень. На кухне на меня глянули с осуждением, однако мне на эти взгляды инквизиторских слуг было откровенно наплевать. Они-то не рисковали своей шкурой в Шварцвальде. Я более чем уверен, что заслужил эти дни отдыха. Уж один так точно.

На следующее утро ко мне явился мажордом, заправляющий всем мирским хозяйством в доме инквизитора, и сообщил, что Фюрстенберг желает побеседовать со мной снова. И времени на сборы у меня не больше пяти минут. Я уложился в три.