Генри Олди - Сильные. Книга 2. Черное сердце

— Сат! — вопили боотуры.

— Сат! Сат!

Зрители сходили с ума. Не догадываясь, что происходит, они бурно радовались: дети, столкнувшиеся с чудом. Я тоже мало что понимал, но чуял беду. Привязь, растущая из Нюргунова черного сердца; обоюдный сон, куда Нюргун утащил разъяренного Уота… Между всем этим имелась связь, как между Нюргуном и длинноногим Кылысом, только я не мог назвать эту связь по имени. Ему нельзя драться, кричал я беззвучным криком. Нельзя драться! Нельзя! Белый Владыка, возможно ли, что ему вообще нельзя ни с кем соперничать?

Прыгуны поравнялись. Могучим усилием Нюргун оттолкнулся от сухой земли, обошел Кылыса на корпус, как если бы состязался не в кылыы, а в конных скачках — и привязь лопнула. Адьярая дернуло так, что верхняя часть тела Кылыса Лэбийэ, от узкой талии до копны черных волос на голове, последовала за Нюргуном по воздуху, вся в брызгах ярко-алой крови, а нижняя часть куском бессмысленного мяса отлетела в сторону, покинув дорожку, и бултыхнулась в подсыхающую на солнце лужу. Прославленные ноги Кылыса вывернулись носками внутрь, подломились в коленках, бесстыже выпятили поджарые ягодицы.

— Сат! — прохрипел кто-то.

Завершив прыжки, Нюргун с разгону пробежал еще два-три шага. Встал, как вкопанный, вытер мокрый лоб. Спокойно, без лишней спешки, обернулся. Неподалеку от него на второй дорожке лежала половина мертвеца. Другая половина мокла в луже.

— Кто против меня? — спросил мой брат голосом Кылыса Лэбийэ.

Двое, подумал я. Надвое. Спросите меня, что это значит, и я вам не отвечу.

— Мечом! Мечом рубанул!

— Пополам, дьэ-буо!

— Откуда у него меч? Он голый скакал!

— Не было меча!

— Был!

— Рукой!

— Что — рукой?

— Рукой рубанул! Хрясть, и пополам!

— Ври больше!

Толпа бурлила котлом на огне. Опасное варево грозило выплеснуться наружу, захлестнуть алас, до смерти ошпарить всякого, кто не убережется. Я и сам не заметил, как придвинулся поближе к Нюргуну. Набежали чьи-то слуги, подхватили обе половинки бедолаги-Кылыса, унесли. На дорожке подсыхали красные, черные, нет, уже бурые пятна. Растрескавшаяся земля жадно впитывала кровь.

— Не по правилам!

— Что — не по правилам?!

— Это он! Трясучка!

Буря Дохсун со злобой ткнул пальцем в сторону Нюргуна.

— Что — он?

— Кылыса убил!

— Как убил?!

— Чем?

— Ты видел, дьэ-буо? Видел?!

Буря насупился:

— Ну, не видел…

Надо же! Тоже честный, вроде меня.

— Так чего наговариваешь?

— А кто тогда?!

— Колдовство!

— Чьё?

— Не знаю…

Боотуры загалдели по-новой, так и сяк обсасывая тему чародейства. Кое-кто уже оглядывался по сторонам, ища зловредного колдуна. Кылыса без меча надвое порвало? Точно, ворожба! Надо бы и нам кого-нибудь надвое…

Нюргун гулко кашлянул, напомнив о себе.

— Кто против меня?

Стало тихо, тихо, очень тихо. Айыы, адьяраи, верхние, нижние — все избегали смотреть в нашу сторону. Нет, не в нашу. Это на Нюргуна они старались не смотреть, а я так, просто рядом стоял.

— Хватит! — громогласно объявил Буря Дохсун. — Напрыгались!

Я его даже зауважал: остальные-то отмалчивались.

— Бегать давайте! Кто быстрей!

Не сходя с места, Нюргун кивнул: мол, готов бегать. Нет уж, подумал я. Обойдешься! Не хватало еще, чтобы и бегуна-соперника порвало в клочья! Я, может, и не из лучших скороходов, но и не из худших, это точно. Сам побегу! Плечом я попытался отодвинуть брата, намекнуть, чтобы уходил, но Нюргун стоял скалой. Приказать? Велеть, чтобы оставил идею бегать наперегонки? Прекратил защищать меня? Бороться за мою невесту? Раньше я был уверен, что Нюргун без споров выполнит любой мой приказ. Я — ось миров, как говорил дядя Сарын, а Нюргун — мой вечный, мой добровольный пленник… Я уже собрался отдать приказ и — алатан-улатан! — не смог шевельнуть языком. Я боялся, что Нюргун откажет мне в подчинении; я знал, что он откажет. И будет мне наградой вместо невесты хохот боотуров: меньшой на старшего плевать хотел! Когда-то Юрюна Уолана мучило беспрекословное подчинение брата, сейчас я мечтал, чтобы оно вернулось.

Тем временем Буря высмотрел кого-то за нашими спинами:

— Эй, Баранчай! Иди сюда!

Слуга Сарын-тойона вышел вперед. Сегодня Баранчай двигался свободней, язвы на его теле высохли, покрылись тонкой, туго натянутой кожицей, но до прежнего блестящего слуги Баранчаю было ой-боой как далеко!

— Да, уважаемый Буря Дохсун?

— Побежишь за меня! — тоном, не терпящим возражений, заявил Буря. — Победишь — награжу!

Кэр-буу! Видел я, как Баранчай бегает. Мне его здорового, больного, хромого — да хоть мертвого! — ни за что не обогнать.

Баранчай молчал.

— Я богатый, щедрый! — Буря решил, что слуга набивает себе цену. — Я знаешь, какой щедрый? Не обижу, буо-буо! Давай, беги!

Баранчай по-совиному повернул голову и посмотрел на Нюргуна, стоящего позади него. Обычный человек, в отличие от лесной совы, таким движением свернул бы себе шею. В лице слуги что-то дрогнуло, на скулах проступил тусклый металл. По металлу пробежала волна ряби.

— А вы, уважаемый Буря Дохсун, — вдруг спросил Баранчай, — знаете, какой я вежливый?

Буря осклабился:

— Ага! Аж противно!

— Вот поэтому я вам и отвечу: извините, не побегу. А больше ничего не скажу, хорошо?

Не оглядываясь, Баранчай зашагал прочь.

— Бабат-татат! Стой! — взревел Буря.

А ведь он боится, понял я. Не Буря, нет. Баранчай боится Нюргуна. Уота не испугался, на помощь ко мне пришел, в паучьем колодце на своих плечах держал, а тут… Я что, тоже его боюсь? Собственного брата?! Я не знаю, чего от него ждать. Не знаю, что он сделает в следующий момент. Я ничего, ничегошеньки не знаю…

— Не будем бегать! — нарушил общее тягостное молчание неугомонный Буря Дохсун. — Скачки устроим! Пусть скачки решат!

— Скачки, да!

Боотуры снова оживились:

— Одни кони! Без всадников!

— Одни кони?

— Это как?!

— А так! У нас кони перекованные. Умные, буо-буо!

— Умные, да!

— Мой — умнейший!

— Мой!

— Мой первым придет!

— Шиш тебе! Мой!

— Твой шиш?!

— Мой конь! Лучший, да!

— Мой лучший!

— Скач-ки! Скач-ки!

А он не такой дурак, этот Буря Дохсун. Всадники — мы, боотуры! — по дороге обязательно начнем браниться и друг на друга набросимся. Превратится скачка в битву, в побоище, а раз побоище — значит, шиш вместо невесты. Всем шиш! Свадебное перемирие надо блюсти, это Буря, похоже, крепко-накрепко запомнил. А если одни кони поскачут — значит, никакой битвы, а главное, никакого Нюргуна! Никого пополам не порвет. Нет, это Буря здо̀рово придумал! Голова!

— Мотылек быстрый, — сказал я Нюргуну. — Очень быстрый!

Нюргун кивнул.

— Мотылек победит. Не вмешивайся, хорошо?