Ольга Зима - Тёмное пламя

Мой Дей! Скажи! Ты же хочешь! Скажи! Это же Ворона! Сам он не догадается точно!

Но мой Дей молчит.

Зимние сумерки подбираются быстро, под ногами уже скрипит первый снег, мерзлые листочки шуршат между ним совсем мертво, голые деревья шумят жесткими кронами, а звери и птицы затихли вовсе.

Неблагой вздыхает, но не нарушает установившееся молчание, ведет моего Дея, своего друга все дальше и дальше, углубляясь в лес, не обращая внимания на мрачные тени, которых много и которые только мрачнее в свете восходящей луны.

Мой Дей идет, молчит, но идет, не выказывая радости или огорчения, запрятав все свои переживания так глубоко, что, кажется, и не слышит присутствия кого бы то ни было рядом. Левая рука расслабленно покоится на плечах неблагого, Бранну приходится придерживать пальцы, чтобы вести волка было удобно и кисть не соскальзывала с неблагой куртки.

Останавливаются они только тогда, когда ноги начинают увязать в сугробах по щиколотку — Ворона запинается, с трудом приноравливается к снежной зиме.

Кажется, мой волк, в его краях никогда не было так холодно.

Привал на самой удобной из попавшихся полян смотрится уголком дома и позабытого уюта: Бранн разводит огонь, высокий и жаркий, усаживает моего Дея поближе, принимается готовить поздний ужин, уже близится полночь. После трапезы, прошедшей тоже в молчании, во время которой Дей все-таки соизволил обратить внимание на еду, Ворона вздыхает решительнее:

— Король Дей, друиды все ещё могут быть поблизости, поэтому полночи ты поспи, а я подежурю, — кладет руку на плечо, стараясь ощутить, услышаны ли были слова, мой волк совсем неподвижен. — А потом подежуришь ты.

Молчание.

— Дей? — легкое потрясывание.

Мой волк наконец чувствует необходимость ответить. Слегка морщится, кивает, отворачивается, выскальзывая из-под руки Бранна, и валится прямо на снег!

Мой волк! Побереги здоровье! Ну давай, давай, не отвечай даже мне!

Бранн! Сделай что-нибудь!

Кажется, неблагому не обязательно меня слышать, чтобы поступать верно: возле волка падает в снег собранный для сиденья лапник, сверху стелится самое теплое одеяло, а потом уже задремавший волк попросту перекатывается на получившееся ложе. Бранн отряхивает моего Дея от снега, и сверху укрывает вторым одеялом. Пусть волки легче переносят холод, Бранн или не знает об этом, или хочет согреть друга несмотря ни на что.

Сама Ворона усаживается недалеко, пораженно зачерпывает снег рукой, долго разглядывает снежинки, так долго, что я тоже успеваю задрема-ать…

Какой же ты теплый, мой волк…

Просыпаемся мы тоже одновременно — что-то раздражающе пиликает не так далеко! И да, можно было бы перевернуться на другой бок, спать себе спокойно дальше, но в разговоре мелькает имя.

— …посмотреть Дея? — тихо-тихо выдыхает Ворона, стараясь не потревожить тебя, мой волк.

Да, нельзя не насторожиться.

— Но пилик-пилик! Третий-принц-Бранн! Пилик! — в голосе феи сквозит изумление. — Если разобраться, пилик, не смогли вы, пилик, то как смогу я?

— Мне кажется, я что-то упускаю, что-то очевидное, — голос Бранна звучит устало, очень явно устало. — Травму нанес я, своими руками, — интонация, однако, до жути спокойная, — так что должен суметь и вылечить; Дей не лишен зрения, я вырвал ему глаза, но оставил способность видеть…

И хоть бы слегка содрогнулся от этого! Бесчувственная Ворона! Его спокойствие ужасно неблагое, да, мой волк, мне становится зябко даже под теплым одеялом, среди согревшихся от тебя веток.

— Я знаю столько способов вылечить глаза, — тяжкий вздох, сочувственный звон феи в ответ. — Но ни один не желает отозваться лечением. Только боль, обоюдная, я тревожу раны Дея и получаю её умноженное отражение, как до того магию во время схватки…

— Но третий-принц-Бранн! Пилик!.. — в голосе феечки невысказанный вопрос.

— Нет, Шайя, нельзя оставлять попыток, — Бранн зевает, потирает лицо свободной рукой, — по многим причинам нельзя. Поэтому я и прошу тебя: посиди завтра на нем, если Дей опять будет как сегодня, он тебя даже не заметит, а твоя магия, возможно, не отзовется по вам обоим. Если он реагирует так исключительно на меня, уже можно будет ду-умать да-альше…

Шайя звенит, видимо, чтобы добудиться засыпающую Ворону. Тот смущенно кряхтит.

— До чего же холодно, — треск подброшенных в костер веток. — И красиво.

Дальше, мой волк, только молчание. Нет, хотя луна уже высоко, будить тебя Бранн, похоже, не собирается, следует воспользоваться случаем и восстановить силы.

Спи, мой волк. С феечками и неблагими разберемся завтра…

Снежное утро такое же хмурое, как и ты, мой волк.

Вокруг носятся крупные влажные снежинки, влепляются с размаху в уши, так что можно позавидовать подвижным ушкам Вороны, врезаются в лоб, холодят щеки и пальцы. Сидящий рядом Бранн перехватывает твою руку и сразу вкладывает в нее теплую чашку, видимо, поджидал, пока ты проснешься, удерживая горький отвар непрестанно на огне.

— Ты так хорошо и спокойно спал, король Дей, что я не стал тебя тревожить, — спокойный голос неблагого удивительным образом не раздражает, а умиротворяет тебя с утра, мой волк. — Поэтому нам придется сделать один привал сегодня. Если буйство снега похоже на буйство воды или песка, оно разыграется в полную силу ближе к середине дня.

— Метель, — в твоем голосе, мой волк, намек на улыбку.

— Что? — Бранн, похоже, не верит своим ушам именно по этой причине.

— Это метель.

Аж три слова за два дня! Мой Дей! Говори! Говори с ним!

— То, что ты назвал буйством снега, называется метель.

Да, мой волк, нашему неблагому, похоже, в новинку все, касающееся настоящего зимнего холода. Бранн с большим сожалением тушит костер, собирает одеяла, составляет ветки и дрова шалашиком, как будто думает сюда вернуться или делает запас для других случайных путешественников. И об этом тоже, разумеется, можно спросить, мой волк!

— Зачем ты? — спросить лаконичнее просто невозможно, мой Дей.

— Привычка, — волнообразное движение плеч, не понять, то ли пожал, то ли передернуло. — У меня осталось довольно много привычек с болота. Я уже говорил, что до шалашиков Трясина была охоча, приходилось жить у костра, переходить с места на место, иногда в спешке, иногда в опасности, иногда, — морозный выдох до сих пор заставляет Бранна примолкнуть и полюбоваться. — Как сейчас, в преддверии бури. И натыкаться на подобные запасы в иных стесненных обстоятельствах, когда от этого зависела жизнь, было спасительно.

И голос его спокоен в той же степени, что с утра, за завтраком, что вчера, во время рассуждений о твоих глазах. Возникает ощущение, что Бранн каким-то особенно неблагим образом отвык волноваться.