Дем Михайлов - Свет во мраке

Меня посетила мысль — а быть может этот таинственный Главный давно уже мертв? Ведь прошло двести лет. Быть может он велел тут все охранять, а когда убыл, его местные чудовища и убили. Или сердце прихватило. А может напоролся в дороге на разъездной отряд воинствующих священников. Или еще лучше — во время последнего визита, сразу после прощального пира, где-нибудь в темноте его придушил тот же Истогвий. К чему ему выполнять роль надсмотрщика для кого-то? Он поди уже привык тут всем самолично распоряжаться. Это его собственное крохотное королевство, где всяк покорен его воле. Жизнь у Истогвия долгая, силенок хватает, равно как и ужасных сил — мало кто может одним прикосновением обратить человека в расползающуюся слизь.

Протяжный крик заставил содрогнуться привязанных к верхушке сосны пленников. Их забила крупная дрожь, вопли разом прервались, крепкие мужчины дергались изо всех сил, стараясь порвать путы. Их не страшила угроза падения с немалой высоты — когда в десятке локтей от тебя в воздухе колышется источающая ужасную смрадную вонь нежить, поневоле предпочтешь сломать себе все кости, чем попасть к этому уроду на обед.

На спине нежити нервно трясся шурд поводырь. Теперь он сжимал голову что есть мочи, сдавливая виски основаниями ладоней, его изрезанное морщинами и старыми шрамами лицо искажалось в муке. Я понимал отчего — огромная тварь слепленная из мертвой гниющей плоти хотела жрать. Неистово хотела жрать. Боль и запах крови пленников неодолимо тянул ее к сосне и лишь воля поводыря удерживала ее от этого шага. Вот только шурд это всего лишь шурд. Дергающийся гоблин обладающий лишь крохами древнего искусства некромантии и почти никаким могуществом. Это ему не костяной паук, чью волю подавить куда как легче — это созданная по древнему рецепту тварь, выпестованная сами Тарисом Некромантом. И после того как нежить почувствовала непреклонную и страшную по силе волю Тариса, ей нечего было опасаться жалких потуг какого-то там гоблина.

Поводырь вскрикнул. Рывком содрал с затылка костяной гребень. Запрокинул голову, вцепившись себе в лоб. Из вывернутых ноздрей потекла густая темная кровь. Шурд упал бы со спины ужасной птицы, но его удержали испуганно заверещавшие соплеменники и ремень вокруг пояса.

Тварь же тяжко накренилась, испустила хриплый вой из чавкающей беззубой и зловонной дыры будто бы вырезанной в почти бесформенном куске мяса, что и головой то назвать нельзя. Взмахнула крыльями, наслав на меня и пленников воздушный поток запаха разлагающейся плоти. Птица разом оказалась у сосны, ее голова подалась вперед и, разверстой дырой-пастью накрыла одного из истошно вопящих пленных. Крик резко оборвался, связанное тело задергалось, по его груди хлынула кровь, а хруст ломаемых и сминаемых костей донесся и до меня.

В этот миг я одним рывком вывернулся из-за древесного ствола, одним ударом обломал мешающую толстую ветку и прыгнул вперед. То ли судьба решила тоненько хихикнуть надо мной прямо сейчас, то ли козни Темного, но один из кричащих пленников сумел выпутать одну руку и ухватил меня чертов плащ, снять который я не удосужился. Спасло меня от позорного и бесславного падения к земле лишь то, что воин не сумел удержать в руке клок материи, а летающая нежить как раз дернулась вперед, заглатывая переставшее дергаться тело. Я тяжело упал прямо на спину птицы, угодив ногами в трясущегося шурда-поводыря, сразу выбив из хлипкого тела весь дух вон. Его сородичи визгливо что-то закричали, но слушать их я не стал — попросту сбросил их вниз сильными ударами и гоблины повисли на кожаных ремнях, болтаясь с криками у раздутого и шевелящегося брюха нежити. Вонь тут была страшная… под моими ногами с чавканьем лопались белые черви трупоеды, прочие любители гнилой плоти старались поспешно в оную спрятаться.

Странно, но у меня в голове мелькнула короткая мысль: «не должно тут быть жуков и червей», причем мысль удивленная, словно я поражался тому, что никто не удосужился защитить создание из мертвой плоти от поедающих их червей. Какой генерал допустит, чтобы его войско медленно исчезало не в кровопролитных сражениях, а из-за подобной мелочи…

Но сейчас было не до удивлений. Упав на колено, я вбил в тело бесчувственной птицы свой меч и вцепился в его рукоять, другой рукой сдирая с пояса причудливо изогнутый дугой кинжал — пришлось изрядно постараться, раскалять скверное шурдское железо на пламени костра и осторожно гнуть. Но самодельный крюк сработал хорошо — я надежно закрепился на бугристой и податливой спине нежити. Едва я оказался на ее спине, как тварь начала с пронзительным воем дергаться, пытаясь сбросить с себя столь страшного седока — я отчетливо ощущал рвущий ее мертвую душу страх. Я вцепился как бронированный клещ, не собираясь сдаваться без боя — равно как и нежить. Сделав в воздухе несколько причудливых маневров, громадная птица сложила крылья и, перевернувшись брюхом вверх, попросту рухнула на далекую землю.

Мы упали промеж сосен, угодив на склон холма. Учитывая высоту падения и вес твари, можно сказать, что удар вышел мягким. Толстый слой жухлой хвои и травы смягчил падение, но не будь я столь живучим, вряд ли бы перенес столь страшный удар — на миг я почувствовал себя бруском раскаленного железа между молотом и наковальней. Правда наковальня из земли, а молот слеплен из гнилого мяса, из останков десятков людей и гоблинов. Сдавленного крика я не сдержал, заскрипела от натуги усиленная магией железная броня, что-то хрустнуло в моих вывернутых запястьях и шее. Но я остался жив. И сейчас пытался вновь набрать в грудь воздух, в то время как на мне плясала пытающаяся убежать нежить. Моя голова была повернута в сторону и взглядом я встретился с застывшими глазами одного из гоблинов — шурд падения не пережил, разбился насмерть. Я чувствовал как сквозь глазницы шлеме медленно просачиваются искорки его угасшей мгновение назад жизни.

Жизненная сила… эта столь могущественная энергия, правящая в этих землях бал.

Ее так много заключено в громадном теле бывшего Пожирателя, превратившегося в птицу, так же как слизистая гусеница превращается в бабочку — вот только эта летающая тварь осталась столь же мерзкой и вонючей. Но в уродливом теле бьется пульсирующая сила, а мое тело пыталось ее вытянуть прямо сквозь слой железной брони. Но я держался. Мои руки давно погрузились в мертвую плоть почти по локти, запястья трещали, в щели доспехов вливалась гнилая кровь и пролезали мелкие черви. Сумев вдохнуть, криком я отогнал ринувшихся на помощь ниргалов.

Но я держался… держался… у меня не было цели развоплотить нежить.

Да, я хочу лишить Тариса одного из его козырей. Но глупо сжигать в огне козырную карту, если ты можешь воспользоваться ею сам — ведь пока в моем распоряжении только два серьезных воина и один набирающий силу мертвяк, смахивающий на вывернутую наизнанку верную собаку. Мне бы не помешала столь ужасная мощь… но только не в небе. К чему эта глупость? К чему это позерство?