Дем Михайлов - Свет во мраке

Проклятье… опять мой разум затопляет жестокость порождающая не менее жестокие шутки и толкающая меня на опрометчивые поступки. Я с трудом удержался от желания направить плот к берегу, чтобы покончить с врагом раз и навсегда.

Гнилые плоты протяжно заскрипели и глубоко просели в воде, когда на них взошла нежить. Лошади остались на берегу. Это я ожидал. А вот чего я не смог предвидеть, так этого того, что Истолла и ее отец оседлают кентавров! Они взобрались на их спины огромных существ так же спокойно, как в свое время я усаживался на спине белого сгарха. Что ж, как я убеждался уже не раз, чем чаще имеешь дело с мертвой плотью, тем безразличней к ней относишься. Нежить сама взялась за шесты — рук у этих тварей хватало, распухшие мертвые конечности свисали с боков ужасными отростками, почерневшие пальцы беспрестанно шевелились и дергались.

На этот раз я привел свой плот в движение раньше. И двигался я куда быстрее, часто поглядывая через плечо. Мне нет нужды бояться, что противник может передумать и отказаться от преследования. Но у меня есть причина опасаться, что меня настигнут до того, как я доберусь до нужного мне места, столь подходящего для моей затеи.

Ветер стал еще сильнее. Плот покачивало на поднимающихся все выше волнах. Такого королевского подарка от судьбы я не ждал, но она мне его даровала. Холодная мертвая вода омывала мои ноги до колен, легко перехлестывая через бревна плота. За моей спиной слышалось испуганное и недовольно всхлипывание нежити, ненавидящих любую воду кроме тухлой и стоячей. Да и ту обходящих стороной.

— Может просто умрешь? — зычный и уверенный окрик прозвучал так близко, что я невольно дернулся и едва не упустил шест.

Над водой звуки разносились иначе. Мне показалось, что дядюшка Истогвий стоит у меня прямо за спиной и уже готовится вонзить мне нож в спину.

Я продолжил толкать плот, стараясь не вслушиваться в ехидный женский смех — Истолла заметила мою заминку и быстрый взгляд назад. Правильно истолковала и теперь потешалась, восседая за полуразложившимся мужским торсом кентавра. Надо мной смеется разъезжающая на трупах…

Истогвию я не ответил. И сосредоточился на том, что осторожно обойти почти незаметную преграду скрытую водой — утонувшее здание уцелело и конек его крыши всего в половине локтя от поверхности воды. Сейчас я вел плот несколько в иную сторону. Туда, где из воды выступало еще несколько узких рукотворных отмелей. Все те же крыши домов погребенного под водой несчастного города. Когда добрался до первой отмели преградившей мне путь, я не стал ее огибать. Я оставил плот, легко перепрыгнув отделяющее меня от мелководья расстояние. И разбрызгивая доходящую до середины голеней воду побежал вперед. В десяток шагов пересек островок и прыгнул в воду. Хватило несколько гребков, чтобы добраться до следующей отмели. Выбравшись на нее, я побежал дальше, дыша уже несколько спокойней — теперь меня отделяла от охотников не только вода, но и препятствия посолидней. Даже я не мог проплыть над мелководьем, а их плоты сидят в воде куда глубже.

Свистнул разрезаемый стрелой воздух. Позади послышался тихий плеск упавшей в воду стрелы. Я невольно пригнулся и тут же снова послышался переносимый водой женский злорадный смех. Это напрочь выбило из моей головы остатки милосердных мыслей о том, что несчастная девушка лишь жертва той тьмы, что окружала ее жизнь и выдавала себя за обыденную действительность. Кем вырастет ребенок, когда ее отец обращает людей в слизь одним прикосновением и повелевает ордами нежити? Уж точно такая девочка не пойдет в храм Создателя. Я потерял остатки жалости к молодой дочери Истогвия, видя, как она по-настоящему наслаждалась охотой за мной, принимая все за веселое приключение.

Нога провалилась, в икру впилось что-то острое, я молча упал ничком в воду, чтобы тут же вскочить и побежать дальше, оставляя за собой мутные пятна крови хлещущей из неглубокой, но обширной раны. Острый камень распорол мне кожу. Смешно — будто бы не хватало того, что догоняющие видели мою фигуру, и я решил приманить их еще и собственной кровью.

Еще прыжок. Так далеко в озеро я не заходил и действовал сейчас интуитивно, во все глаза вглядываясь в волны, стараясь определить, где меня поджидает очередной островок. И пока мне удавалось угадывать. Пару раз песок дрогнул под моими ногами, выдавая ту страшную пустоту что сокрыта под его слоем. Еще в одном месте земля закрутилась жадной воронкой, всасывая в себя все подряд и отправляя в недра утонувшего дома, на чьей крыше и расположилась отмель. Если я провалюсь в такую дыру с головой, и меня утянут глубже… враги успеют подоспеть и им останется лишь заняться тем же промыслом, каким занимаются рыбаки зимой на льду, сидя возле небольшой проруби. Создатель миловал. И продолжал миловать дальше — в во время каждого особо размашистого шага или прыжка у меня замирало сердце, но пока что я еще не провалился. И больше не падал.

Преодолев еще четыре мелководья, я остановился и позволил себе небольшую передышку. Пусть преследователи видят мою крохотную фигуру виднеющуюся вдали. Пусть видят, как я стою и наблюдаю за их мучениями. Судьба словно только этого и дожидалась, выступив на моей стороне и предоставив мне шанс насладиться незабываемым зрелищем.

По понятной причине нежить осталась на плотах, не собираясь спускаться на отмели и идти тем же путем что и я. Но это не спасло их от волн, что легко заливали бревна плотов и награждали кентавров мягкими шутливыми шлепками. Шутливыми для всех, но только не для нежити. Огромные твари дергались, жалобно ворчали, порой походя не на гнилостные трупы, а на живых созданий. И когда я остановился и обернулся, то увидел, как одна из тварей встает на дыбы и буквально сбрасывает с себя своего властелина Истогвия. Дядюшка канул в воду молча и быстро. А выбрался обратно еще быстрее. И наградил своего «скакуна» легким ударом кулака. И нежить окаменела. Превратилась в уродливую статую замершую посреди плота. Спустя пару мгновений осторожно и точно зашевелились конечности держащие шесты и старые доски выполняющие роль весел. Плот неуклюже повернул и начал обходить первую отмель. А волны продолжали налетать на гнилые бревна и продолжали «вымывать» из огромных туш жизненную силу.

Легко получить, но тяжко удержать — эти слова про чужую жизненную силу.

С каждой новой волной нежить теряла капли силы, становилась слабее и дряблее. А когда подобная нежить обессиливает, она не просто останавливается. Это справедливо лишь к обычным мертвякам или костяным паукам, что падают на землю и замирают в неподвижности. Если же это пожиратели или кентавры, что слеплены из множества кусков плоти… эти мерзкие существа попросту развалятся на части. Но вряд ли Истогвий допустит этого. Хотя… а что он может сделать?