Елена Тыртышникова - Поле под репу

В сводящем с ума, изматывающем ожидании медленно проплыл или же наоборот скоро пролетел день. Комната окончательно погрузилась во тьму… а затем в зазоры меж бамбуковых труб хлынули крики, музыка сводного оркестра всевозможных барабанов и отсветы костров. Как ни странно, это было красиво и завораживающе — и почему-то заставило Дуню очнуться. Зря конечно. И уж совсем она ошиблась, когда припала глазом к щели в стене.

Площадь, озарённая кроваво-алым огнём факелов, не пустовала — на ней, нервно подёргиваясь, танцевали что-то ритуальное. Как есть праздник! Торжество с молебном, а напоследок — поедание святой… или освящённой пищи. На трибунах толпился народ, у алтаря-кухни сновали туда-сюда «повара» — они казались голыми, так как носили чёрные, под цвет кожи «футболки». Если отвлечься от ранее увиденного, позабыть бусы из зубов и висящие по дороге в деревню человеческие останки, то действо смотрелось вполне невинно, словно сюжет из какой-нибудь программы «Вокруг Света»… но до тех пор, пока отряд в белом не выволок обнажённых мужчину и женщину. Дуня покраснела — если в женщине, тёмной, но вроде бы не той породы, что племя, ничего особенного не было, то у мужчины, выгодно бледнокожего, имелось что демонстрировать. А потом… Потом Дуня остро пожалела, что взялась подглядывать.

Пленник затих первым. Наверное, ему повезло, он умер. Или же не осталось чем кричать. Пленница надрывалась, пока не охрипла. Но ещё долго девушке слышались стоны. Они, проникнув раз и навсегда в разум, легко пробивались сквозь грохот и вопли — и Дуне никак не удавалось заглушить эти стенания. Она давно сидела на полу, зажав уши ладонями, спрятав голову между колен и бормоча:

«Сладкоежка, это ведь ты, да? Ты защитишь меня, верно?»

Так и забылась.

Пришла в себя в позе окаменелого эмбриона. Рядом стояли двое. Мужчины, местные. Один, что помоложе, явно не из вчерашней троицы. Второй — непонятно. Оба в белых одеяниях, как у тех, что выводили жертв к алтарю. Неужели всё? По-настоящему, всё?

Старший гавкнул. Дуня лишь качнула головой. Тогда младший приставил копьё-лопату к подбородку девушки и потянул вверх — несчастная вынужденно поднялась. Абориген ткнул остриём во всё ещё халат. Дуня нахмурилась, затем сообразила, что тут предпочитают картошку не в мундире, а чищенную, и отшатнулась, однако мужчина сделал выпад, махнул несколько раз копьём — и свадебный наряд театрально осыпался лоскутами. Хвастун некоторое время молча разглядывал жертву, а потом затявкал. Странница, прикрываясь руками — хотя что может быть глупее? — попятилась. В отличие от безучастного ко всему старшего поколения, в юнце обнаружилась жизнь — вожделение читалось не только в его глазах.

Напарник низко зарычал, что молодого аборигена распалило ещё сильнее. Он, похоже, начал уговаривать старшего. Тогда тот просто-напросто вышвырнул разошедшегося дружка наружу, сам медленно вышел следом — и, судя по звукам, кому-то ох как досталось. Видимо, такие отношения с едой здесь не одобрялись. Что ж, Дуня только за.

Вновь загремело. На этот раз племя не стало дожидаться вечера. Или у них расписание строгое — девушке, в целом, было всё едино. Смерть явилась за ней. И явилась не в самом лучшем из своих обличий. Под душераздирающие крики первой на сегодня жертвы Дуню обвесили зеленью, той самой, увядавшей на столике — вероятно, власть имущие побоялись, что экзотическая пленница испортит обряд. В результате, девушка очутилась у алтаря более похожая на стог сена, чем на человекоподобное существо.

В котле было скучно. И холодно — либо вчера использовали не его, а соседний, который уже успели пустить в дело (к небу струился пар и пахло до омерзения аппетитно), либо остыл за ночь. А ещё — пусто. Ни тебе заправки, ни специй, маслица или жира — только Дуня в собственном соку да начавший облетать веник из трав. Девушка скинула с себя гадость и выстлала ею дно, затем села поверх, обняв колени и прижав их к подбородку.

Скучно. Куда все пропали? Глупый ритуал!

То, что это именно ритуал, а не обычный каннибализм, странница теперь не сомневалась — какое удовольствие готовить в этакой, с трудом прогреваемой махине да не освежёванную дичь? Или как Дуню правильно-то обозвать? Между прочим, у девушки, несмотря на скудный рацион, как раз возникла надобность в уединённом местечке для размышлений. Пакость! Притом ведь ноги от голода не держат — аборигенам пришлось жертву нести — и всякое непотребное мерещится. В запихивании себя в котёл Дуня никакого активного участия не принимала, глазея по сторонам, и углядела у алтаря людей. Десятки, разного пола, разных рас, они безучастно наблюдали за столь же индифферентной к происходящему девушкой и безумством праздника. Откровенно говоря, странница не обратила бы внимания на компанию — мало ли, что по обряду положено, — если бы не признала среди зрителей вчерашнего красавца. Такого же привлекательного и интересного, как вечером, словно бы и не было у него жуткой встречи с вертелом, разве что более бледного, чем требовала порода. Точно — галлюцинация. Или призрак — мастер Лучель Дуне являлся, так почему бы не заняться тем же и бедняге, не похороненному, а съеденному?

О-хо-хо, и впрямь скучно. Забыли они, что ли, про неё? Вон, костерок давно уж пора разжечь — Дуня же всё себе отморозит или, что вероятнее, действительно обделается.

Музыка и пение, до того походившие на шум и вопли, вдруг стали гамом и криками, уже настоящими. Странница, отупение которой медленно сменилось полноценным — как же ей всё это надоело! — раздражением, осторожно высунула нос из-за края котла. Прямо по курсу стоял бледный мужчина, возглавлявший призраков. Жертвы жуткого верования смотрели точно на сестру по несчастью. Ждали пополнения своих рядов? Лицо предводителя потекло, как когда-то плавилась физиономия мастера Лучеля, и из бездушного превратилось в ищущее, затем — во зло ухмыляющееся. Мужчина понял, что его видят. Похоже, он хотел что-то сказать, но то ли не смог, то ли раздумал, потому махнул рукой в сторону. Дуня проследила туманный росчерк.

Тюремные домики. У дальнего собирались аборигены. Звон, боевые кличи, стоны — кто-то из пленников явно не согласился уходить в иной мир в одиночку, без сопровождения гостеприимными хозяевами. Постепенно к месту боя стягивалось всё племя, даже женщины и дети, хотя ни те, ни другие не выглядели воинами. Жажда зрелищ? Наверное. Дуню она тоже захватила, незадачливая путешественница между мирами захотела посмотреть на смельчака. Вообще-то, девушка отлично понимала, что желание её какое-то неестественное, но сопротивляться была не в силах — её влекло, куда и остальных, с такой силой, что вопреки слабости и дрожи в конечностях бедняжка перевалила за край «кастрюльки»… Болезненный удар о землю, исцарапанные локти, ушибленные колени и камешек под ладонью отрезвили. Восставший пленник проиграет, но он подарил Дуне шанс. Странница развернулась к призракам.