Роджер Желязны - Знак Единорога. Рука Оберона

— Твой путь приведет тебя к смерти. И куда раньше, чем ты думаешь.

— Я опять стою на твоем коврике, — сказал я.

Брэнд рассмеялся.

— Очень хорошо. Но я не угрожаю тебе. Ты знаешь, о чем я говорю. Сейчас ты отвечаешь за все в Янтаре. Тебе придется действовать наверняка.

— А ты знаешь, о чем говорю я. Я не собираюсь убивать парочку родственников, мучаясь твоими подозрениями. Мне требуется нечто большее, чем просто подозрения.

— Когда получишь большее, может оказаться слишком поздно.

Я пожал плечами.

— Увидим.

Я протянул руку к дверной ручке.

— Что ты собираешься делать?

Я покачал головой.

— Я никому не рассказываю всего, что мне известно, Брэнд. Так, в порядке страховки.

— Могу только должным образом оценить. И лишь надеюсь, что знаешь ты достаточно.

— Или боишься, что я знаю слишком много, — сказал я.

Мгновенный настороженный взгляд танцевал под надбровными дугами. Затем Брэнд улыбнулся.

— Я не боюсь тебя, брат, — сказал он.

— Хорошо, когда нечего бояться, — сказал я.

Я открыл дверь.

— Подожди, — сказал Брэнд.

— Да?

— Ты не счел нужным сказать мне, кто был с тобой, когда ты обнаружил Козырь Мартина там, где я его оставил.

— Отчего же, это был Рэндом, — сказал я.

— О! И он осведомлен о деталях?

— Если ты имеешь в виду, знает ли он, что его сына пырнул кинжалом ты, — сказал я, — то ответ — «нет», пока еще нет.

— Понятно. А как новая рука Бенедикта? Я понял так, что ты каким-то образом раздобыл ее в Тир-на Ног’т. Мне бы хотелось узнать об этом побольше.

— Не сейчас, — сказал я. — Давай оставим что-нибудь для следующей посиделки. Она не заставит себя долго ждать.

Я вышел и, молча отсалютовав коврику, закрыл дверь.

После посещения кухни, изъятия и поглощения огромного количества еды я направился в конюшни, где приметил симпатичного юного гнедого, который когда-то принадлежал Эрику. Несмотря на его темное прошлое, я подружился с ним, и вскоре мы уже двигались вниз по стекающей с Колвира тропе, что вела нас в лагерь моей Теневой армии. Я ехал и переваривал обед, а заодно пробовал рассортировать события и открытия, пережитые и сделанные мной за последние несколько часов. Если Янтарь действительно возник как следствие бунта Дваркина из Дворов Хаоса, значит, мы все находимся в родственной связи с теми силами, которые нам угрожают сейчас. Конечно, трудно решить, насколько можно верить тому, что сказал Дваркин. Но черная дорога все-таки бежала ко Дворам Хаоса, явно как следствие Брэндова ритуала, который он провел на основе знаний, полученных у Дваркина. К счастью, те части повествования Дваркина, что требовали предельной доверчивости, содержали вещи, на данный момент особой важности не имеющие — с точки зрения практики. И все же у меня были смешанные чувства — знать о происхождении от Единорога…

— Корвин!

Я натянул поводья. Раскрыл разум посланию, и — возник образ Ганелона.

— Я здесь, — сказал я. — Где ты раздобыл колоду Козырей? И откуда узнал, как ими пользоваться?

— Колоду прихватил недавно из ящика в библиотеке. Подумал, что неплохо бы иметь способ связаться с тобой по-быстрому. А что до использования, я просто делал то, что вроде бы делаешь ты и выделывают остальные — старательно вглядываетесь в Козырь, думаете о нем, сосредотачиваетесь на контакте.

— Мне давно следовало дать тебе колоду, — сказал я. — Оплошность с моей стороны, и я рад, что ты ее исправил. Ты их просто пробуешь или что-то случилось?

— Что-то, — сказал он. — Где ты?

— По чистой случайности еду в лагерь повидаться с тобой.

— С тобой все нормально?

— Да.

— Хорошо. Тогда давай. Я лучше не буду пытаться перетащить тебя через эту штуку, как вы, ребята, делаете. Не так это срочно. Так и так я тебя увижу.

— Да.

Ганелон прервал контакт, а я тронул поводья и поехал дальше. Сначала я рассердился, что он просто не попросил колоду у меня. Потом вспомнил, что по времени Янтаря отсутствовал больше недели. Вероятно, Ганелон стал беспокоиться и не рискнул довериться никому другому для связи со мною по его запросу. Вероятно, это правильно.

Спуск был быстр, в противовес путешествию в лагерь. Конь — которого, между прочим, звали Бумом, — казалось, был счастлив прогуляться и имел склонность дергать поводья при малейшем на то предлоге. Я оттянул поводьями его голову в сторону, чтобы он чуть-чуть подустал, и совсем немного времени спустя увидел лагерь. Именно тогда я осознал, как мне недостает Звезды.

Проезжая по лагерю, я стал объектом пристальных взглядов и всеобщих приветствий. За моей спиной повисало молчание, и вся деятельность замирала. Интересно, считают ли ребята, что я приехал, чтобы отдать приказ готовиться к бою.

Ганелон вышел из своей палатки раньше, чем я спешился.

— Быстро, — признал он и пожал мне руку, как только я покинул седло. — Хорошая лошадь, что еще сказать.

— Да, — согласился я, отдавая поводья ординарцу Ганелона. — Какие новости?

— Ну… — сказал Ганелон. — Я разговаривал с Бенедиктом…

— Что-то зашевелилось на черной дороге?

— Нет-нет. Ничего такого. Он пришел навестить меня после того, как вернулся от этих своих друзей — Текис, — чтобы рассказать, что с Рэндомом все нормально, что тот взялся отслеживать ниточку к местонахождению Мартина. После этого мы поговорили о прочем, и в конце концов Бенедикт попросил рассказать ему все, что я знаю о Даре. Рэндом рассказал, как она проходила Образ, и Бенедикт сделал вывод, что о ее существовании известно кому угодно, но не ему.

— И что ты рассказал?

— Все.

— Включая догадки, размышления после Тир-на Ног’т?

— Где-то так.

— Ясно. И как он это воспринял?

— Похоже, рассказ его взволновал. В достаточной мере, я бы сказал. Пойди поговори с ним сам.

Я кивнул, и Ганелон повернулся к палатке. Он откинул полог и шагнул в сторону. Я вошел.

Бенедикт сидел на низком стуле возле сундука, на крышке которого была расстелена карта. Он что-то отслеживал по этой карте длинным металлическим пальцем сверкающей, скелетоподобной ладони, присоединенной к смертоносной, свитой из серебряных жил, искристой механической руке, которую я принес из города в небесах; устройство было прикреплено к культе правой руки Бенедикта чуть ниже того места, где с коричневой рубашки была срезана часть рукава; превращение заставило меня замереть в неожиданной дрожи — так сильно Бенедикт напомнил призрака, с которым я встретился. Взгляд Бенедикта поднялся, сомкнулся с моим, и брат поднял руку в приветствии — небрежном, превосходно исполненном жесте. Бенедикт улыбнулся самой широкой улыбкой, какая на моей памяти когда-либо разливалась на его лице.