Елена Белова - Ах ты... дракон!

— Вельхо только дай дракона-то!

— Ага, тут же на части порежут…

— Вот больших бы и ловили! Ребятенков на что хватать?

— Весь поранетый, гляди-ка…

— Чешую общипали, злыдни, на амулеты небось.

— Жалко…

— Слышь, остай Пало! Вели своим отнести ребятенка где взяли! Нечего дитев из дому воровать!

— Не дело!

— Во-во! Только полечить сперва!

И Пало понял, что он никогда не поймет людей.

Разбираться с парой вельхо, вдруг подавшихся в драконоловы, пришлось здесь же, на полигоне. Люди, так же внезапно превратившиеся в драконоверов и всей душой сочувствовавшие «малышам», не поняли бы, если бы «господа вельхо» уединились вместо принародного объяснения своих непонятных поступков.

Разбирательство пришлось совмещать с лечением драконенка. Точнее — с отмыванием, потому что пытаться лечить грязную кожу может лишь скорбный разумом. Еще точнее — с уговорами, потому что несмотря на мягкие голоса, отсутствие атак и сердитые попытки «внучки» выбраться из-под своего живого щита, этот живой ком разжиматься в отказывается.

Кроме того, на полигон постоянно приходили новые сограждане, привлеченные разговорами о прибытии новых драконов в их многострадаль… счастливый город. А поскольку новички желали быть в курсе всех новостей, то было шумно.

— Да это не мы его так! Пало, скажи им!

— Слышь, а что тут деется? Ты гляди, и взаправду — дракончики. Ой, какие маленькие…

— Мы его таким уже нашли!

— Поэтому и забрали…

— Во как обнял сестренку… Вот бедолага.

— Да это не сестра, это наша, местная девчоночка.

— Как?!

— Напугалась, вот и…

— Не может быть! Это что, это мы все что ли, так можем?

— Может, и можем. Моей теще, к примеру, и превращаться особо не надо… А кто ее напугать попробует — ну что ж, легкого им пути к Пятерым.

— Слышь, малой, ты не бойся, мы того… мирные… вот, хлебушка хочешь?

— Одурел — дракону хлебушка? Ему мяса подавай.

— Где я тебе тут мясо возьму? Хотя…

— Малыш…

— Бесполезно. Он людям не поверит. Я бы на его месте после такого спалил бы на месте любого человековидного. А мага — в первую очередь.

— Что ж там за дрянь творится?

— Похоже на торговцев запрещенным товаром.

— Думаешь, они этот товар растят, а потом…

— Ага.

— Вот! Мясо! — врывается торжествующий вопль, и под нос нервно шарахнувшему дракончику суется рука, сжимающая нечто красное, капающее… — Солонинка, правда, но свежая.

Драконыш жмурится и отворачивается.

— Эх… — расстраивается доброжелатель. И исчезает, оставив, впрочем, «солонину».

— Малыш, ты нас понимаешь? Мы хотим помочь. Тебя надо помыть, без этого нельзя вылечиться. А тут холодно… давай ты отпустишь девочку и зайдешь во-н туда? Там тепло…

— Не понимает он. Давай «чисткой» хоть пройдемся, а то мало ли, что там в этой земле за зараза.

— Действуй. Только…

— А вот сласти есть! Мед! — доброжелатель снова материализуется, с маленьким бочонком наперевес. — Мед будешь, малой?

На мед «малыш» тоже не реагирует. И на пиво, которое принес какой-то «хлебнувший для храбрости» — тоже. Судя по виду этого второго бочонка, храбрости в дарителе плескалось немало… примерно на треть содержимого.

— Эххх! Чем его угостить-то?

Бардак. Пало устало косится на обреченно замершего драконыша. В таком доме скорбных разумом сам вельхо тоже отказался бы признаваться в чем бы то ни было.

— Я наложил обезболивающее. Теперь можно чистить…

— Только осторожнее!

— Тьфу на вас! — поварша, исчезнувшая было из поля зрения, вновь появляется, с чем-то белым. Кажется, сыром. Мягкий здешний сыр знаменит на весь материк, если драконыш откажется и от него, значит, пора бить тревогу и звать всех лекарей — их невольный гость пострадал куда сильней, чем кажется.

Пало аккуратно касается своего самого любимого Знака. Пусть он не лечит, а всего лишь снимает боль, обманывая тело, но слишком хорошо вельхо знал, как нужен телу такой обман… Под мягким касанием золотого света драконыш дергается, но не двигается.

— Там еще драконы были?

— Э-э… не видел… зачем?

— А что, так их там и бросить?

— Ты хочешь сюда их притащить? — Коготь с интересом поднимает брови. — А горожане что скажут?

— Вот спросим — и скажут. А не захотят, — Пало понижает голос, — так наш градоначальник пригласил ведь в город двоих драконов. Явятся — отдадим их потерянных детишек…

— Четырнадцать.

— Что? — Пало еще поворачивает голову к Когтю, когда до него доходит: говорит не Коготь. И не Гэрвин. Это совсем новый голос, хрипловатый, с отчетливыми рычащими нотками и странным придыханием.

Драконыш.

— Нас там четырнадцать, — повторяет драконыш. — Было пятнадцать, но… вы правда хотите помочь?

— Конечно.

— Не понимаю…

Но, если драконыш и хотел прояснить ситуацию, ему не дали.

— Ах так ты разговариваешь?! — послышался голос из-под его крыла. — Ты умный?! А ну тогда отпусти нас сейчас же!

Женщины реже получают от Пятерых магический дар. Но боги компенсируют это другими способностями, как-то: повышенной наблюдательностью, очень развитым терпением, внешней привлекательностью, в конце концов. Наблюдательность, к сожалению, срабатывала больше на отслеживание личной жизни знакомых, а также на то невообразимое и непредсказуемое множество вещей и понятий, которое женщины в совокупности зовут «модой»; терпение изменяло в самый неподходящий момент, а внешняя привлекательность могла обернуться и крупным недостатком, но! Одно качество особ женского пола Пало высоко ценил и немного опасался. Гэрвин, которому повезло иметь сестер, бабушек и племянниц, называл это «выедание мозгов». Пало с данным термином не соглашался, но сейчас готов был пересмотреть свою позицию.

Просто пронаблюдав происходивший перед глазами процесс.

Бедный дракончик, который намертво уперся и не поддавался, когда его уговаривали вместе три вельхо, один драконовер и целая толпа дичков, сдался перед девицей неполных семи лет (или восьми?), стоило ему услышать безапелляционное требование отпустить. Отпустил мгновенно, ошалело поджал крылья и растерянно застыл, глядя, как его кратковременная подопечная отряхивается и поблескивает коронкой. И еще успевает допекать своего защитника!

Как, ну вот как это называется?

Откуда у малявки такое самообладание?

Выползла же вся перепуганная, глаза по блюдечку, казалось, Штушу своего вот-вот придушит, не со зла, а просто потому что вцепилась в него со страху сильнее, чем в соломенную куколку…

И что? Миг, другой, взгляд на драконыша, на толпу, что таращилась на детенышей примерно в шесть сотен любопытных глаз… и все. Преобразилась. Непролитые слезки мигом высохли, явно помятое крылышко расправилось и легло на бочок, головка мило вздернулась и коронка заблистала милейшим золотистым светом с просверками розового. Словом, являла собой такое трогательное и нежное существо, что именование «кровавая тварь» в отношении этого милого создания было совершенно невозможно.