Роман Алёшин - Чему быть, того не миновать

— Ты получал подарки от дам? — с озорным огоньком в глазах, поинтересовалась Элисса.

— Прости за столь нескромный ответ, но на прошлом турнире дамы одарили нас с Готфридом столькими элементами одежды, что, наверное, любой портной Линденбурга смог бы сшить с них пару костюмов. Отказывать дамам не принято. Для нас с Готфридом эти предметы были лишь символической атрибутикой, ибо ни одну из тех вещей мы не хранили под сердцем.

Элисса лишь рассмеялась, услышав ответ рыцаря. День за разговором пролетел незаметно, а юная пара, так и не выговорившись, условилась встретиться и завтра. Леон все больше надеялся на то, что Элисса ответит ему взаимностью, а если и нет, то все равно, он просто был счастлив находиться рядом с ней. На следующий день, Леон получил еще одно доказательство того, что он интересен девушке. Про турниры и рыцарство не было сказано ни слова, Леон и Элисса говорили на самые отвлеченные темы. Леон рассказывал о своем лучшем друге Готфриде об их сражениях, а также различные нелепые и смешные истории из их жизни. Этот день, для Леона стал особенным. Ведь именно тогда, он набрался смелости для нового шага, попутно иронизируя над самим собой. К своим годам, Леон успел побывать в дюжине битв, пару раз даже был ранен, но никогда ранее он еще так остро не испытывал недостатка в смелости как сейчас. В смелости, чтобы просто пригласить Элиссу в особое место, место волшебное и зачарованное, место удивительной красоты и вместе с тем запретное. От взора его проницательной подруги не скрылось волнение рыцаря.

— Что тебя беспокоит Леон? Ты можешь быть со мной откровенным. — Элисса так мило улыбалась, что глядя на нее, любые беспокойства растворялись в океане блаженства и Леон понял, что раз вопрос задан, то пути назад уже нет, нужно говорить.

— Я хочу пригласить тебя в одно особенное место. Ты согласна?

— Конечно же согласна! У нас с тобой схожий взгляд на мир и единое чувство прекрасного, я уже сейчас уверена в том, что это место очаровательное. — обрадовалась альвийка и улыбнулась Леону столь обворожительной улыбкой, что он мысленно застонал от одной лишь мысли, что не может находиться рядом с ней вечно.

— Жди меня завтра в полдень, нужно выехать как можно раньше, чтобы успеть добраться туда хотя бы к вечеру.

— К вечеру?

— Дело в том, что красота этого места сродни лунным цветам, распускающимся лишь ночью. Если ты откажешь мне, ничего страшного. Ночь не самый лучший спутник для юной девы.

— Почему же я должна отказать? Признаюсь, в сумерках страшновато, но я ведь буду не одна, со мной будет мой рыцарь, а с таким защитником я ничего не боюсь. — уверенно ответила девушка.

Леон почувствовал, как сердце желает распахнуть створки его души и явить все те чувства, что уже не умещаются в его груди.

«Элисса сказала — мой рыцарь! МОЙ РЫЦАРЬ!», — ликовал Леон, теперь убежденный в том, что Элисса увлечена им.

Продолжив прогулку, Элисса рассказывала про свой родной край, Сильверию и их с Эларой отчима, Сигурда из клана Глицинии, в прошлом — Сигурда Ришелье. Девушка поведала Леону о гигантской глицинии, подобной гигасам, то был дом ее клана. Сильвийские кланы, по крайней мере Гилайские, во многом ассоциировали себя с природой и деревьями, в частности. Сильвийцы говорили, что каждый из них тем прочнее стоит на земле, чем больше у него корней. Корнями могло быть что угодно, что удерживает живущего в этом мире — семья, дети, любимое дело или самопознание. Леон видел это воочию, как люди, не имеющие ни семьи, ни друзей, никакого-либо дела, скатывались на дно и отдавали свою жизнь за бесценок. Потому, что у них не было корней, способных удержать их в земле, когда дул ураганный ветер жизненных проблем. Сильвийская культура Гилайцев казалась Леону столь близкой и притягательной, что он даже задумался над тем не стать ли ему самому Фидей Гилаем? Стать членом клана Глицинии и вернуть Элиссу на родину. Однако это сулило определенные последствия, ведь становясь Фидей Гилаем, Леону бы пришлось отречься от собственной семьи. Если ты клане, то он твоя семья и став ее членом, Леон бы уже звался как Леон из клана Глицинии, а не Леон Бертрам. Нет, на такое Леон пойти не мог, он любил своих отца и мать. Строго говоря, даже сестры больше не имели права причислять себя к клану Глицинии, ведь они покинули Сильверию без согласия клана. Кланы были семьей и покинуть ее вот так просто нельзя, как и в человеческой семьях, все решалось совместно, с учетом интересов клана. В свое время Сигурд поставил членов клана Глицинии перед фактом, что увозит девочек, поскольку охваченная гражданской войной Сильверия не лучшее для них место. Совет клана был против, критикуя его за то, что он принимает решения самостоятельно и еще решает бежать, когда нужно сплотить силы и быть заодно. Как бы тяжело ни было Сигурду, он ослушался и ушел, став изгоем как среди людей, так и сильвийцев, решив, что единственный смысл его жизни — близнецы.

Элисса живописно описывала Леону огромные луга с единорогами, радужные и серебряные озера, красные, розовые, синие и желтые деревья, — символы других кланов. Девушка хотела поделиться с Леоном всей этой красотой, но возвращаться в Сильверию даже не думала. Отчасти потому, что не была уверена в том, примут ли ее с сестрой обратно в клан. Для клана ссылка на юный возраст девочек и единоличное решение отчима покинуть родину, вполне могли быть неубедительными аргументами. А может судьба у ее семьи такая, — быть среди людей. Или же дети бессознательно берут пример с родителей. Так или иначе, реальность была такова, что мать Элиссы полюбила человека. Эларе разбил сердце человек и теперь теплые ветры любви коснулись Элиссы, сведя ее… с человеком, а еще обе девушки носили человеческие имена.

— У тебя самый прекрасный голос, что я когда-либо слышал, — внезапно сказал Леон, когда девушка закончила рассказал. — Когда ты заговорила впервые, я думал, ко мне обращается Богиня и так оно и оказалось. Даже не знаю, что бы я отдал за то, чтобы услышать, как ты поешь… — признался Леон.

Элисса смутилась и цвет ее лица вошел в резкий контраст с белизной сарафана.

— Отцу очень нравилось, как я пела. Я пела для него и сестры, а когда он пропал, перестала. Теперь я редко пою, а если и пою, то когда гуляю одна, под ветвями этих огромных деревьев. Думаю, я бы смогла спеть для тебя, но дай мне время подготовиться, идет?

— Я никуда не спешу и всегда буду рядом, пока не прогонишь, — ответил рыцарь.

— Не прогоню, — улыбнулась в ответ Элисса.

Так закончился еще один день юного рыцаря, столь неожиданно и так же глубоко, полюбившего с первого взгляда альвийку Элиссу, ответившей ему взаимностью. Время для Леона стало шахматной доской, где черными клетками обозначилось дни разлуки, а белыми — встреча с Элиссой. Возможно, это первая игра, в которой Леон хотел сжульничать и сделать так, чтобы после белой клетки шел черед белой, а затем снова и снова.