Роман Алёшин - Чему быть, того не миновать

— Тут тепло… или мне кажется?

— Здесь всегда тепло — из-за них, — Леон указал на многочисленные кристаллы, некоторые из которых поросли мхом, травой или вовсе вросли в деревья.

Элисса чуть приблизилась к одному из кристаллов и вытянула руку. Воздух рядом с кристаллом, мерцающим теплым, золотым светом, вибрировал и отдавал теплом. На небе тем временем открылись глаза звезд, как если бы вся вселенная была черным, многоглазым существом, наблюдающим за жизнью планет. Сквозь магический слой эфира дубовой рощи все звезды казались разноцветными. Даже трава и та здесь светилась, отражая свет или же скрывая в себе мерцающих насекомых.

— Идем, прогуляемся, — Леон взял Элиссу за руку, и они начали спускаться с холма.

Элисса сняла обувь и пошла босиком — трава была мягкая и теплая. Пара остановилась рядом с мостиком, целиком и полностью свитым из огромных листьев и лиан. Элисса приметила еще несколько таких же, с другой стороны холма.

— Нельзя пересекать эти мосты, — предупредил Леон. — Дальше порог заканчивается и начинается дом древниц.

Девушка кивнула. Холма, на котором они сейчас находились, было достаточно, чтобы вдоволь нагуляться и рассмотреть чудеса дубовой рощи. Прогулявшись вдоль северного края холма, Леон присел на траву под огромным, мерцающим бледно-голубым светом, грибом. Шляпка гриба достигала пяти метров в ширину и могла укрыть под собой целую группу людей. Прислонившись спиной к ножке гриба, Леон вытянул вперед, согнутые в коленях ноги.

— Необычайно красивое место. Как я и говорил, свою истинную красоту оно раскрывает лишь с наступлением темноты. Днем, роща мало чем отличается от остальной природы Линденбурга.

— Как же здесь тепло, для ночного леса, — еще раз восхитилась Элисса, затем сняла серапе и расстелив его рядом с Леоном, тоже села.

— Может магия Нексуса как-то повлияла на это место или всему виной эти кристаллы, поднявшиеся из-под земли… — Леон задумался об ужасах Тенебриса, теперь все, что было связано с подземным миром, отзывалось в нем тревогой. — Похоже, что этот чудесный мир отрезан от прочего холста мироздания, тут не бывает зимы, лишь вечное лето.

— Как строги правила древниц, что даже времена года подчиняясь им, не заходят на запретную территорию, — заметила Элисса с улыбкой, с улыбкой ласкающей сердце рыцаря.

— Верно подмечено, — улыбнулся ей в ответ Леон.

Сидя рядом с Леоном, у ножки гриба толщиной с добрую сосну, девушка положила голову на плечо своего рыцаря, молча созерцая чарующее великолепие рощи. Так они и сидели вместе, в теплой ночи, окруженные калейдоскопом сменяющихся цветов и оттенков, пока некая внутренняя сила, не терпящая возражений и стеснений, не заставила обоих, одновременно потянуться друг к другу. Несмотря на обоюдное желание, Леон первым коснулся губ альвийки. Элисса неловко ответила на поцелуй, но по-другому и быть не могло. Девушка если и целовалась, то только в грезах. Леон провел пальцами по ее волосам. В бледно-голубом свету, источаемом шляпкой гриба, ее лицо было почти что белым. Но даже такое скудное освещение не могло скрыть ее пылающие щеки. Это уже были не алые бутоны роз, что Леон наблюдал прежде, нет, это был лесной пожар! Не спеша, наслаждаясь этой медлительной, разогревающей страсть нежностью, рыцарь поцеловал девушку снова.

— Я люблю тебя, — так тихо произнесла Элисса, что Леон даже не понял, сказала ли это она вслух или ему показалось, но с ответом он тянуть не стал.

С губ Леона сошли слова старые как мир, однако обретшие новизну в его устах:

— Я люблю тебя больше жизни, Элисса! Сердце мое не вмещает той любви, что переполняет меня. С дня нашего знакомства во всем подобье твое вижу.

— Мой прекрасный рыцарь, — прошептала девушка и уткнулась носом в копну желтых волос Леона.

— Твой рыцарь и только твой, навсегда.

Леон гладил девушку по голове. Так они и сидели, покуда Леон не обнаружил, что Элисса уснула, положив голову ему на плечо. Еще никогда в жизни, Леон Бертрам не засыпал столь счастливым. Влюбленные уснули под сенью большого гриба. Леон проснулся первый от легкой щекотки на лбу. Поднеся туда руку, он обнаружил, что по нему ползает божья коровка — жук перебрался на его палец, затем взлетел и был таков. Рядом, завернувшись в серапе, клубочком точно кошка, спала Элисса. Леон не мог оторвать глаз от спящей девушки. Во сне она казалась ему еще красивее, если это вообще было возможно. Тут он ясно осознал, что хочет видеть каждый день, просыпаясь — лицо своей возлюбленной. Как будто почувствовав на себе прикосновение взгляда, Элисса открыла глаза, явив Леону тот самый глубокий, зеленый цвет, приковывающий к себе прочнее иных кандалов.

— Доброе утро… любимая, — рыцарь провел тыльной стороной ладони по щеке Элиссы, та поймала его руку в две свои ручки и прижала к лицу.

— Я так боялась, что все это лишь сон, — с внезапно подступившими слезами призналась альвийка, кинувшись в объятия Леона.

— Не сон, Элисса, посмотри на меня, — девушка подчинилась и посмотрела в глаза рыцарю. — Я люблю тебя.

— Говори это чаще, чтобы я не подумала, что сплю.

— С превеликим удовольствием, — ответил Леон и поднявшись, взял девушку на руки и покружил в воздухе.

Домой Элисса вернулась окрыленной, легкая в мыслях как облако и столь же красивая. С тех пор, встречи и прогулки влюбленной пары стали регулярными. В течении месяца они расставались самое больше на два дня. Вскоре, для них уже было привычным делом лежать вдвоем в гамаке на веранде дома сестер, глядя на море и то, как в свете уходящего дня, солнце чертит свой оранжевый отблеск на волнах. Или же сидеть вместе на качелях, в окружении милых подушек. Заседать в плетеных креслах на веранде, наслаждаясь величайшим наследием альвийской империи — игрой в шахматы. Дурачиться и даже вести себя как дети. Кормить с руки полосатого небесного ската, некогда упавшего близь дома Элиссы из-за хвори. Девушки выходили это небесное животное и с тех пор скат частенько опускался на земле возле их дома, не то приветствуя, не то отдавая дань уважения за свое спасение. Поцелуи стали само собой разумеющимся и разнообразными: долгими, страстными, чувственными, короткими и дразнящими. Иногда, все трое собирались на веранде за беседой и пили чай. Элара начала чуть теплее относиться к Леону, смирившись с тем, что теперь он никуда не денется из жизни сестер. По крайней мере, когда он приходил к Элиссе, Элара могла тоже видеть его. Она смотрела на влюбленную пару и представляла себя на месте сестры, стыдясь собственных мыслей. Безусловно, она была рада за сестру, очень рада. Однако вместе с тем, она ощущала, что сама неравнодушна к юному рыцарю и сносить это было нестерпимо больно. Помимо прочего, Элисса сделала Леона серебряным всадником, честь, которой безусловно удостаивались единицы. Далеко не каждый альв разрешал морту стать наездником собственного единорога.