Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

- Нет.

- Замечательно. Отдашь моему человеку. Но в терем явиться тебе надо будет...

- Зачем?

Пес глухо зарычал: не стоит открывать рот, когда с тобой царица-матушка беседу вести изволит. Слушай с почтением, и довольно с тебя.

- Затем, что сие весьма огорчительно будет, если столь древний и достойный род оборвется. Их уже немало таких... глядишь, и вовсе оскудеет земля росская. Мы этого не можем допустить.

Ложь.

И серое марево колыхается, не угрожая еще, скорее интересуясь: и вправду ль ты, боярин, осмелел настолько, чтоб обвинить царицу во лжи? Она снизошла до беседы с тобой. Она добра к тебе.

А ты...

Арей глядел под ноги.

На сапоги свои истоптанные, перевязанные веревкою. На серую землю, будто пылью припорошенную. На темную траву, которая была не то жива, не то мертва...

- Мы с супругом моим, да продлит Божиня дни его, хорошо знали твоего батюшку. И ведомо нам было желание его признать старшего сына, пусть бы сие и вызвало немалый гнев Сухомлинских. Они ныне ратуют, чтоб земли им отписаны были, раз уж Ксения Микитична умерла, и сын ее сгинул... печальная история.

Сказано это было без тени печали.

- Мы же полагаем, что Сухомлинские и без того богаты. И что богатство им не впрок идет. Загордились. Зашептались, что, дескать, царь земле Росской вовсе не надобен, что доволи будет Думы, которая бы и законы принимала, и смотрела б, как они исполняются.

Царя не надобно?

Это... это у Арея в голове не укладывалось.

Как без царя?

Нет, он читал... многое читал... и про города древние, в которых правил то совет мудрейщих, то дума богатейших... но чтобы царство Росское и без царя? Это как... да как щи без сметаны. Вроде бы и возможно. В теории.

А на практике будет не то...

- Вижу, ты удивлен, - царица рученькой махнула. - Присядь. Будь добр.

Арей огляделся.

Куда?

Разве что на камень голый, выползший из травяного ковра. Гладенький да ровный, глядится он макушкою великана, под землю ушедшего. И присаживаться на такой не очень-то охота.

Но царицам не отказывают.

Во всяком случае в мелочах.

И Арей присел.

Камень был холодным, а еще - чарованным, как и все это место. Интересно, существует ли оно, вот такое, в нынешнем своем обличье? Прячется где-нибудь подле Акадэмии, укрытое полотнищами отворотных заклятий. Запертое древними чарами.

Охраняет...

Кого?

Или что? Вот эту гробницу, от которой веяло древнею жутью? И того, кто в ней схоронен? Мертв ли он? Иль живым заперт?

- Не самим им эта мысль в голову пришла... но показалась удачной. Весьма удачной... и не только им... многие спят и видят, как бы сесть на трон золотой. Или отпрысков своих усадить. Но это те, в чьих жилах хоть капля нужной крови имеется. Сколько их? Десяток семей? Два? Не так уж и много, если подумать. А вот прочих, которым тоже власти охота, великое множество... сотня первая семейств богатых, знатных... при каждом - своя дружина... по отдельности если - плюнуть и растереть. Одного магика довольно, а вот если сговорятся... пока царь один, то и трон один, и тот, кто в него сядет, тоже один, им сговорится сложно...

Она рассказывала это, лаская тварь, в которой все меньше оставалось песьего. Облазила шкура клочьями, а сквозь нее проглядывала иная, но тоже уродливая.

Пес?

Нет.

И не волк. И зверь неведомый, длиннолапый, с короткою шеей, с уродливою безглазой головой. С пастью, в которой клыки двумя рядами...

- А вот если дойдет и до прочих сия идея... - царица замолчала, и зверь прихватил тонкие пальцы ее, сжал осторожно, не то утешая, не то ласки требуя. - Понимаешь, что будет?

Арей кивнул.

Трон один. А в думе мест всем хватит. Разорвут власть, что одеяло, на клочки, и каждый своим тешится станет. Хорошо ли это?

Для кого?

Не будет царя.

И клятва, которую магики приносят, силу утратит. Свободны станут. И что за этой свободой? Одни в семьи вернутся, чтобы служить роду. Другие будут искать того, кто заплатит больше. Третьи свое воевать начнут. Если силы вдоволь, то отчего б не использовать ее себе во благо? Захватить одну деревушку, другую... четвертые полягут, пытаясь остановить сие бесчинство.

- Мои люди доводят, что разговоры сии крамольные - что пожар лесной, едва ль не в каждом доме ведутся... пока лишь разговоры. Боязно им, - царица сжала руку, и тварь поднялась.

Кривонога.

Уродлива.

Стоит. Покачивается на невидимом ветру. Того и гляди вовсе сдует.

- Беда этой... вольницы, - слово царица-матушка произнесла с явною насмешкой, - в том, что им сложно сосредоточиться на одном. Двум проще договорится меж собой, чем пятерым. Не говоря уже о десятерых или сотне... а уж если отвлечь их от грызни...

- Мною?

- Тобой, - ее щечки зарозовелись. - Не только Сухомлинские на земли Ксении Микитичны зуб точат. Есть еще Нарвышины, которым твой батюшка родней приходится. И Зельские... в том роду твоя тетка живет, хоть бездетная, а все родня...

...и все-то из первой сотни, если не по родовитости - царской кровью ни один не отмечен, это Арей помнил, то по богатству.

Знатны.

Жадны.

И за лишнюю медяшку готовы если не на все, то на многое. А земли отцовы - это не медяшка, это кость, которую каждый уже своей считает. И если промеж собой они еще договорятся. Быть может, договорятся... полаются изрядно, подергают один другого за бороды, попроклинают от души, но после, убедившись, что противник силен и не отступится, разделят прибывшее богатство...

Но Арей...

...незаконный сын.

...признанный наследником в обход иной родни.

...раб беглый.

...ныне боярин, равный, стало быть. Этакой пощечины бояре не простят.

- Они же вас...

- Не меня. Кто я такова? - царица легонько толкнула тварь, и та рассыпалась прошлогоднею сухой листвой. Ветер дыхнул, и листва разлетелась, чтобы вновь собраться, закружиться вихрем. Арей слышал, как шепчутся они.

И древняя сила в склепе пробуждается.

Почти.

- Это мой супруг, милостью Божини овеянный, исполняет волю покойного ныне боярина, верного слуги своего. И неужели каждый из тех, кто ныне, живота не жалея, служит государю, не достоин, чтобы воля его последняя была исполнена в точности?

Она смеялась.

Не улыбаясь. С мертвыми глазами. А все одно смеялась. Над ними, боярами, которые ее ненавидели. Над женами боярскими, что захлебывались ядом зависти. Над Ареем с его смешными потугами выйти из игры.

Никому сие не дозволено, ни царю, ни холопу.

- Отчего же воля эта... - злость поднялась со дна души, мутью, гневом огненным, с которым не совладать. - Только сейчас известна стала?

- Оттого, что боярыня в ненависти своей, прятала заветную грамоту...

- И не спалила?

- Верно, настолько совести не утратил, - теперь губы царицыны алые дрогнули, сложились в подобии улыбки. - Или боялась, что Божиня этакого не простит...