Вера Чиркова - Свобода и неволя

— Он взял на себя обязательство, — тихо произнес Гарвель, и не думая хранить чужую тайну, — найти одного хорошего человека.

— Я его знаю? — заинтересовался Бланс. — Или он не из наших мест?

— Знаешь, — продолжал сдавать друга ювелир, но Инквар почему-то не чувствовал ни досады, ни разочарования. — Это Тарен. Сегодня ночью вернулись его дети, и их мать не собирается ни скрываться, ни бежать. Напротив, вернулась в городской дом.

— Мне уже доложили, что там появились люди, — нахмурился Бланс. — Я хотел послать одного из бродячих торговцев, они парни пронырливые. А Тарен, значит, не вернулся.

— Он и не собирался возвращаться, — вздохнув, сообщил Инквар. — Наоборот, искал место, где сможет жить с семьей, не опасаясь барона Корди.

— А есть хоть малейшая надежда? — Уточнять, о чем говорит, командир охраны не стал, его поняли и так.

— Тарен, оказывается, искусник, — помедлив, нехотя доложил Гарвель. — Поэтому Корди так желал заполучить его в свой замок. Жаль, мы не догадались раньше. Ему можно было бы помочь.

— Если есть надежда, что он жив, сделаем все, что в наших силах, я доложу старшим, — твердо глянул на незнакомого искусника Бланс. — И если ты захочешь, пойдешь с любым отрядом. Заранее дадим задание осведомителям…

— И тем самым подпишете ему смертный приговор, — угрюмо съязвил Инквар. — Никогда не поверю, что среди ваших осведомителей нет тех, кто стрижет сразу трех, а то и четырех овец. Нет, сначала я пройду там сам, мне расскажут больше, чем целому отряду.

— Эринк, — Гарвель вопросительно уставился на нового друга, — так ты и нас с Дайгом не возьмешь?

— Не могу, — тяжело вздохнул тот, посмотрел в лицо помрачневшего ювелира и опустил взгляд.

— Ты сегодня уходишь? — помолчав, осторожно поинтересовался Бланс и ожидающе уставился на нового знакомого.

— Пару дней отдохну, соберусь, — не стал изворачиваться Инквар, ведь и зайцу понятно, теперь они глаз с него не спустят, будут пасти, как блудливую овечку.

— Тогда пообедаем здесь еще разок? Или на охоту съездим, в плавнях по весне уток можно голыми руками брать.

— Договоримся, я буду дома, — намекнул Инквар, и Бланс, довольно кивнув, поднялся из-за стола и покинул комнату.

«Побежал доклад писать», — невесело усмехнулся искусник и огорченно глянул на упорно молчащего друга:

— Гарвель, ты пойми, когда бредет одинокий старичок — это одно, осведомители на таких даже не глядят. Зато меня пустит ночевать каждый селянин, а иногда и к столу позовет да все новости расскажет, слушать я умею. А вот трое молодых мужчин на хороших конях — это отряд, хоть и маленький. А отряды в поселках не любят, да и осведомители до блеска отполируют нас взглядами, каждую пряжку сосчитают. Иначе я никогда бы от вас не отказался.

— Ладно, время пока есть, — не стал спорить ювелир. — Может, Ленс еще прибежит.

Однако в назначенное место его ученик так и не пришел. Напрасно Инквар каждую ночь неслышной тенью пробирался по чужим садам и за огородами к дому с витыми колоннами и сидел в кустах, вглядываясь в изредка мелькавший в окнах слабый свет свечей.

И на третью ночь он снова проник в облюбованное место, постоял, глядя на спящий дом и жадно вдыхая нежный аромат желтой акации: там, куда он уезжает, это неприхотливое, но теплолюбивое растение не растет.

Однако снова не дождался ни ученика, ни хотя бы условного сигнала и, вздохнув, отвернулся. Нечего зря тратить время и рвать душу, в ней и без того еще сочится горьковатой болью незримая рана.

Несколько минут, выбираясь на окраину, искусник крался задами хозяйственных построек; и ни одна собака не подняла на него голос, мясо и особое зелье всегда помогали его собратьям находить путь к сердцам самых свирепых псов.

Выбравшись за город, Инквар без труда нашел ведущую на север дорожку и через полчаса подходил к неказистой, сильно запущенной на вид лачуге, где, как ему рассказали, несколько лет назад жил одинокий охотник. Однако охотился он вовсе не на диких коз и не на уток, а следил за дорогой и передавал ночникам донесения о проехавших мимо путниках.

Вот только глава Траага далеко не из тех, кто смотрит на подобные способы заработка сквозь пальцы, и ведет непримиримую войну с вездесущей бандитской гильдией. Однажды удача отвернулась от доносчика, его выследил отряд городской стражи. С той ночи охотник вынужден был оставить свое выгодное занятие и зарабатывать на кусок хлеба более благородным трудом и под присмотром охраны.

А городская стража пользовалась с тех пор хижиной как охотничьим домиком и для тайных встреч с людьми, которые не имели желания показываться на городских улицах. Вот и сейчас возле коновязи стояло несколько лошадей, а из открытой двери тянуло запахом жареного мяса и раздавался веселый смех вырвавшихся на отдых мужчин.

Инквар насмешливо ухмыльнулся, вспомнив, как упорно эти два дня друзья придумывали различные планы и убеждали его, что никому не может быть лишней помощь в таком трудном деле, как поиск одаренного. И не стоит отказываться от вступления в сильную гильдию, с которой предпочитают не ссориться большинство баронов и глав городов. К тому же никто не собирается ничего от него требовать, в гильдии имеется несколько искусников, и все старшие давно сообразили, как бесполезно и даже глупо не только ждать от свободолюбивых мастеров точного исполнения приказов, но и вообще эти самые указания им выдавать.

В конце концов Инквар не выдержал и сдался, однако выставил несколько жестких условий. Но лишь когда Бланс все их беспрекословно принял, искусник с огорчением осознал, как напрасно он столько времени сопротивлялся упрямой судьбе. Слишком настойчиво в этот раз ее рука подталкивала его именно к этому решению, не давая ни малейшей возможности увильнуть и подбрасывая такие веские доводы, какие не стал бы оспаривать ни один здравомыслящий человек.

— А вот и он, снимайте кабанчика с вертела, — весело приказал кому-то стоящий на низкой ступеньке Дайг, и на душе у Инквара стало теплее.

Оказывается, он почти забыл, как это приятно — знать точно, что тебя ждут и за тебя волнуются.

— Ушел, — горько пробормотал Ленс, вглядываясь в темное окно, и Лил еще сильнее стиснула зубами угол подушки, расслышав в голосе брата эхо безысходной тоски.

А что она может сказать, если сама во всем виновата и у них нет больше никакого выхода? Такого, чтобы после не тянула душу неусыпная совесть и еще сильнее не вгрызалась в сердце боль, от которой не помогают даже надежные снадобья папеньки.

Вот как могла прийти в голову Лил совершенно наивная и почти детская мысль рассказать все маменьке? Вернее, с чего она вдруг решила, что сумеет лишь слегка приоткрыть душу и поведать родимой только о самых важных событиях последних лун, не затрагивая того пугливого и безнадежного чувства, которое бесцеремонно поселилось у нее в сердце и никак не желало оттуда уходить?