Роджер Желязны - Козыри судьбы

— В Страну Фейери [20], — отозвался я. — Выдуманные владения стародавних времен. Эдем. Пошли.

Смеясь, она позволила взять себя за руку, и мы пошли вдоль берега туда, где пляж делался уже, поджимаемый высокими ограждениями набережной. Луна была щедра и желта, море пело мою любимую песню.

Рука в руке мы прошагали мимо утесов, где быстрый изгиб дороги увел нас от полоски песка. Я поискал глазами пещеру, которая скоро должна была нам открыться, узкую и высокую…

— Пещера, — сказал я мгновением позже. — Давай залезем.

— Там же темно.

— Ну и что, — сказал я, и мы вошли.

Лунный свет провожал нас еще шагов шесть. Но я уже заметил поворот налево.

— Сюда, — позвал я.

— Здесь темно!

— Темно. Ты просто держись за меня. Все будет нормально.

Еще пятнадцать-двадцать шагов, и справа забрезжил свет. Я вел ее к тому повороту, и дорога делалась все светлее.

— Мы заблудимся, — тихо сказала она.

— Со мной — нет.

Света прибавилось. Дорога сделала еще один поворот, и, одолев последний участок, мы вышли у подножия горы вблизи низких верхушек леса; утро было в разгаре, над деревьями стояло солнце.

Она замерла, синие глаза распахнулись.

— Здесь день! — сказала она.

— Tempus fugit [21], — ответил я. — Идем.

Некоторое время мы шли по лесу, слушая птиц и ветер, — я и темноволосая Джулия, — а затем я провел ее через каньон зеленых трав и разноцветных скал, рядом с потоком, который скоро перешел в реку.

Мы двигались вдоль реки, пока неожиданно не вышли к обрыву; река здесь срывалась вниз, разбрасывая радуги и туманы. Мы стояли, а перед нами открывалась огромная долина, и сквозь утро и прозрачную дымку мы увидели город из шпилей и куполов, позолоты и хрусталя.

— Где… мы? — спросила она.

— Просто свернули за угол, — сказал я. — Идем.

Я повел ее влево, затем вниз по тропе, которая снова вывела нас к утесу, а потом нырнула под водопад. Тени и алмазные бусины… рев, по мощи приближающийся к тишине…

Наконец мы попали в туннель, поначалу в нем было сыро, но с подъемом сырость ушла. Он вывел нас мимо открывшейся слева галереи в ночь, и — звезды, звезды, звезды… Распахнулись бесконечные дали, они сверкали невиданными созвездиями, света их было достаточно, чтобы мы отбрасывали тени на стену за нашими спинами. Она прислонилась к низкому парапету, кожа ее была из драгоценного мрамора, голова опущена вниз.

— Внизу они тоже есть, — сказала она. — И вверху и внизу! Под нами ничего, одни звезды. И по сторонам…

— Да. Здорово, правда?

Мы долго стояли так и смотрели, пока я не уговорил ее уйти и не повел по туннелю дальше.

На этот раз он привел нас к руинам античного амфитеатра под вечереющим небом. Плющ обвивал скамьи и потрескавшиеся колонны. Тут и там лежали разбитые статуи, будто сброшенные землетрясением. Весьма живописно. Я решил, что ей это понравится, и был прав. Мы свернули — посидеть и поговорить. Акустика здесь была замечательная.

Так мы шли с ней, рука в руке, по тысячам тысяч дорог под меняющими свой цвет небесами, пока не вышли к тихому озеру, где, склонившись над дальним берегом, готовилось закатиться солнце. Справа мерцало нагромождение скал. Мы добрались до небольшой прогалины, где подушками лежал мох и рос папоротник.

Я обнял ее, и так мы стояли долго, а ветер в деревьях звенел мелодией лютни, контрапунктом невидимым птицам [22]. Потом я расстегнул на ней блузку.

— Прямо здесь? — сказала она.

— Мне здесь нравится. А тебе?

— Здесь прекрасно. О’кей. Подожди минуту.

Мы любили друг друга, пока нас не накрыли тени. Скоро она заснула, как я того пожелал.

Я наложил на нее чары, чтобы до поры до времени она продолжала спать, потому что начал уже подумывать, а не глупость ли я сморозил, затеяв все это путешествие. Потом оделся, одел ее и взял на руки. Возвращался я коротким путем.

На пляже, с которого мы стартовали, я положил Джулию на песок и вытянулся рядом. Скоро я уснул тоже.

Мы так и не просыпались, пока не взошло солнце и нас не поднял шум голосов и плеск купающейся неподалеку компании.

Джулия села и уставилась на меня.

— Эта ночь… Она не могла быть сном. Но и наяву этого тоже быть не могло? Ведь так?

— Согласен, — ответил я.

Джулия сдвинула брови.

— С чем согласен? — спросила она.

— С завтраком, — сказал я. — Давай поедим. Идем?

— Подожди минуту, — она положила ладонь мне на руку. — Случилось что-то, чего не бывает. Что это было?

— Зачем разрушать магию разговорами? Пойдем лучше пожуем.

После этого она часто расспрашивала меня, но я был тверд как кремень и на все ее приставания отвечал отказом. Глупо, все было глупо. Не надо мне было водить ее на эту прогулку. Ведь именно из-за этого и случился тот наш последний спор, приведший к окончательному разрыву.

И теперь, управляясь с рулем машины и размышляя о том самом случае, я додумался еще до одной вещи, и то, что мне пришло в голову, было гораздо большим, чем моя глупость. Я любил ее — вот что это была за мысль — любил и люблю по-прежнему. Не возьми я ее тогда на прогулку или хотя бы скажи ей: «Да» — когда она обвинила меня потом в колдовстве, Джулия не пошла бы никогда той дорогой, которую выбрала, не стала бы искать силы — чтобы себя защитить. Она была бы жива.

Я прикусил губу и заплакал. Я врезался в затормозившую передо мной машину и разбил фару. Если я убил ту, которую любил, то и обратное не так уж неверно — в этом я был уверен.

Мир мой съежился от печали и гнева, и это раздражало меня больше всего. Такое чувство, что печаль и гнев парализуют мою память о временах счастливых, о друзьях, мирах, вещах и поступках. Зажатый в тисках разбуянившихся, неуспокоенных эмоций, я словно сплющился по одному из измерений своей свободы. Отчасти это, конечно, из-за того, что я заранее отказался от многих вариантов разрешения ситуации, нарушив в какой-то мере свободу воли. Мне это сильно не нравится, потому что всегда наступает такой момент, после которого подобная ситуация выходит из-под контроля. И я начинаю чувствовать себя так, будто капитулировал перед некой разновидностью детерминизма, и это злит меня еще больше. В результате — порочный круг: злость подпитывает эмоции, которые мною движут, а любой мой порыв усиливает злость. Простейший способ разорвать этот круг — предпринять лобовую атаку, чтобы уничтожить его причину. Способ более трудный подразумевает философский подход и заключается в отступлении и восстановлении потерянного контроля. Обычно предпочтительнее способ тот, что потрудней, — второй. При лобовой атаке ведь, не ровён час, можно и шею сломать.