Василий Блюм - Мычка

Бер ужасен и, одновременно, величественен. Не зря его прозвали хозяином леса. Могучая, глыбоподобная плоть, покрытая толстым слоем сала и пластами мышц не поддается и рогатине, если ударить недостаточно сильно, мощные лапы с кинжалами-когтями, одним ударом хозяин леса ломает хребет гиганту-лосю, приплюснутый череп с глазами — бусинами, багровое жерло пасти, вместе с угрожающим рычанием исторгающее тяжелое зловоние.

Глаза в глаза. Мир исчезает, отодвигается вдаль, остается лишь взгляд. Исполненный тяжелого гнева взгляд хозяина леса давит так, что больно смотреть. Хочется опуститься на колени, трепеща лишь от одной мысли, что осмелился преступить дорогу, отдаться на волю сильнейшего. Но что-то глубоко внутри заставляет смотреть, сдерживая льющуюся из глазниц бера темную мощь. Ведь не зря племя охотников испокон века живет в лесу. Морозный дух холмов не только не гасит — раздувает пылающий в груди каждого яростный огонь жизни, что заставляет противиться судьбе до последнего, даже если это последний вздох, удар, капля крови.

Бер зарычал, вздыбился, отчего разом увеличился почти вдвое, шагнул, раскинув лапы… и пропал. Лишь треск кустов, да недовольное фырканье, что вскоре затихли вдали. Мычка замедленно повернулся, на деревянных ногах двинулся в обратный путь. Разум отказывается верить, но в груди уже разрастается обжигающе сладкое чувство победы. Он выжил. И не просто выжил, а победил хозяина леса! Пусть не в бою, пусть без единой капли крови, но бер отступил, ушел своей дорогой, оставив поле сражения за человеком.

Под ноги ложится земля. Ноги ступают уверенно и твердо. Победителю некуда торопиться. Если уж сам владыка леса — бер уступил дорогу, что говорить о жителя деревни? Подождут. С мешками полными рыбы подождет приютивший его мужчина, подождет и женщина, что, помутившись разумом от испуга, оставила детей хозяину леса. Герой должен держаться достойно, вот только ноги что-то сбиваются с шага, начинают частить, а из глубин души поднимается сладкое предчувствие, толкающее быстрее дойти до деревни, чтобы сполна вкусить почестей от благодарной мамаши и растроганных соплеменников. Ведь это он, а не кто-нибудь рванулся в лес, выхватил глупых карапузов из самых лап смерти. Конечно, он постарается вести себя скромно, словно ничего и не случилось, ведь это такая мелочь — спасать детей от голодного бера-шатуна, обронит несколько кратких слов, и вернется на место ночлега, провожаемый уважительными взглядами мужчин и восхищенным перешептываньем женщин.

Впереди показалась околица, тут же, рассыпавшись полукругом, столпились жители села. Ощущая, как от предвкушения похвал запылали щеки, Мычка опустил голову, стараясь не выдать охвативших чувств. Деревня с каждым шагом приближается, уже слышны поскрипывание сапог, да шорох одежды, ноздрей касаются запахи пота и рыбный дух, но что-то идет не так, чего-то не хватает. И почему так тихо, не слышно возгласов радости, приветственные вопли не сотрясают лес?

Похолодев от нехорошего предчувствия, Мычка поднял голову и оторопел. Вокруг лица, лица, лица, но все, как одно, исполнены страхом и глубоким отвращением. Ноги сбились с шага. Пройдя еще немного, Мычка остановился, растеряно обвел взглядом толпу. Воздух загустел от напряжения, как перед хорошей бурей, еще немного и хлестнет молния, испепеляя вызвавшего гнев толпы. Мысли взвихрились, заметались в тщетных попытках понять происходящее, но где-то в глубине уже возникло и окрепло понимание — кто именно вызывал недовольство. Вот только почему?

Среди гнетущей тишины, заставив вздрогнуть, раздался вопль боли. Из-за спин соплеменников выметнулась женщина, все то же безумие на лице, все те же растрепанные волосы, лишь в глазах, сменив отчаяние, пылает радость. Женщина подскочила, рывком выхватила обоих детей, и тут же скрылась в толпе. И вновь гнетущая тишина, лишь пронзающие суровые взоры да взбугрившиеся камни желваков.

Чувствуя, что еще немного, и не выдержит немого давления толпы, Мычка развел руками, сказал с вымученной улыбкой:

— Вот, детей принес. Пришлось побегать. Едва успел.

Один из стоящих впереди, мелкий плюгавый мужичок с всклокоченной шевелюрой, пританцовывая от нетерпения, спросил:

— Это правда, что там был бер?

Мычка ощутил облегчение, с ним говорят, а это хороший знак, сказал натянуто бодро:

— Да, это правда.

— Но ведь от бера не уйти, — ахнула одна из женщин.

Мычка выдохнул, уж кто-кто, а он знает о лесе достаточно, чтобы ответить на любой вопрос, сказал с подъемом:

— По-разному бывает. Я смог, к тому же не один.

Стоящий поодаль грузный мужчина с посеребренными сединой висками и обрюзгшим лицом задумчиво прогудел:

— На бера ходят группой, с оружием, да и то, мало кто отваживается. Как ты, один, невооруженный, смог спастись?

Мычка лишь развел руками. Вот он, живой, перед всеми, к тому же спасший детей. Какие могут быть сомнения?

Вперед шагнул мелкий скрюченный старик, больно ткнув Мычку пальцем в грудь, продребезжал:

— Чему дивитесь? Он же нечисть лесная. Мало что с бером — с демонами договорится!

Толпа в мгновенье ока оживилась, загомонили женщины, посуровели лицами мужчины. А дед не унимался, продолжал дребезжать.

— Думаете это он ваших детей вернул? Это он оборотней вернул, поганых. Детей-то давно черные духи умертвили, кровушку выпустили, душу выпили, а взамен перевертышей подсунули, нашли помощника. Ночь наступит, они и обернутся тварями мохнатыми зубастыми, поползут по избам, жертв выискивать, еще живых решать!

Мычка открыл и закрыл рот. На его глазах происходит нечто невероятное, словно в кошмарном сне. Люди, коим он помог, рискуя жизнью, обвиняют его же. И в чем обвиняют, в рожденных воспаленными умами небылицах! Какие духи, что за оборотни? От криков зазвенело в ушах, а от исполненных злобой лиц замутило. Мычка схватился за голову, чувствуя, еще немного, и он сойдет с ума, бросится в лес, подобно несчастной женщине, подергиваясь и завывая.

Среди искаженных физиономий и глумливых рож вдруг возник лик, что разом успокоил, наполнил душу умиротворением. Словно луч солнца пробился через черные тучи, осветил, согрел дыханием. Девушка, за которой он наблюдал из-за забора, стоит тут же, в толпе, но, в отличие от многих, ее лицо остается исполненным спокойствия и отрешенным. Но иначе не может и быть. Ведь прекрасному чужды дрязги и грязь, совершенное выше глупости, и не приемлет лжи. Ее взгляд обращен не куда-нибудь, а на него, проникает в самую суть, отделяя навет от истины. И потому во взгляде печаль, что остальные заблуждаются, не в силах разглядеть в смущенном юноше светлой души и чистых помыслов.

— Что случилось, почто голосим?