Василий Блюм - Мычка

— Не зря я с тобой мучился. Как только увидел, сразу понял — парень дельный!

Не заходя далеко в лес, охотник провел Мычку по местам промысла, показав, где установлены ближайшие силки и ловчие ямы, потребовал, чтобы вершинник собственноручно снял и установил ловушку, после чего, довольный, вернулся домой, предоставив спасенному возможность проявить навыки охотничьего мастерства.

Ощутив себя в родной стихии, Мычка занялся охотой настолько усердно, что вернулся лишь к вечеру. Заслышав скрип двери, Филин повернул голову, проследив, как Мычка выкладывает на стол тушки зайцев, одобрительно покачал головой, после чего отвернулся, и более за вечер не сказал ни слова.

С этого времени Мычка днями напролет начал пропадать в лесу. Поднимаясь затемно, когда небо только начинало светлеть, он одевался, закидывал на плечо с вечера собранный мешок с припасами, и покидал дом отшельника. Царящая у подножья деревьев кромешная тьма не мешала, наоборот, создавала неповторимое ощущение единения с окружающим миром.

Ориентируясь по расположению деревьев, по едва заметным мелким признакам, Мычка пробирался к нужному месту не торопясь, наслаждаясь бесконечным чувством свободы и ощущением собственных сил. Там, в деревне, затерявшейся где-то в бесконечных лесных просторах, он никогда не чувствовал подобного. Он охотился, порой, забредал в опасные места, уходил далеко и надолго, но всегда подспудно ощущал связь с родными. Это тонкое, едва уловимое ощущение поддерживало в трудную минуту, придавало уверенности и сил, но, в то же время, не позволяло вкусить абсолютной свободы.

Прислушиваясь к себе, Мычка радовался и трепетал от доселе неведомых чувств, не в силах понять, нравятся ли произошедшие с ним изменения, или лучше было тогда, в прошлом, под защитой духов племени и родственных уз. Постепенно тьма отступала, под натиском солнечных лучей втягивала серые щупальца в самую глубь древнего леса. Вместе с возносящимся светилом просыпался мир. Несмело запевали птахи, в ветвях начинали суетиться деловитые белки, а по кустам, выползая из ночных лежбищ, шевелились белоснежные зайцы.

Забрав пойманную добычу, и обновив силки, Мычка продолжал бродить уже бесцельно, изучая лес во всем многообразном великолепии. Гигантские завалы бурелома, заиндевелые ежи кустов, мельтешащее то тут то там мелкое зверье — все привлекало внимание и вызывало неустанный интерес. Утомившись, он присаживался под деревом, развязывал мешок, и неторопливо трапезничал. Насытившись, Мычка надолго застывал в неподвижности. Ближе к вечеру, когда солнце начинало клониться, Мычка поворачивал назад. Повторяя пройденный путь, он вновь осматривал силки, возвращаясь к дому ровно в тот момент, когда краски дня выцветали, а лес наполнялся торжествующим сумраком.

Желание как можно скорее вернуться домой, жгущее огнем по началу, постепенно ослабело, отошло на задний план. Да и пробираться по заснеженному лесу в поисках родной деревни представлялось не лучшим решением. Возможно позже, когда сугробы просядут, а меж корней деревьев зажурчат веселые ручьи, он двинется в путь. Пока же размеренная жизнь одинокого охотника представлялась верхом желаний, чтобы хотелось куда-то стремиться и что-то менять.

Иногда, когда кладовая переполнялась добычей, или накапливались мелкие домашние дела, Мычка не ходил в лес. В такие дни, обложившись необходимой к починке утварью, он сидел снаружи, неподалеку от входа, очищая посуду, штопая одежду, или вырезая очередной, взамен сгоревшего, вертел.

Рассматривая на свет только что зашитую рубаху, Мычка услышал скрип двери. Повернувшись, он наткнулся на изучающий взгляд Филина.

— Вот что, паря, бросай-ка ты эту ерунду. Пора бы и делом заняться.

Хозяин дома сделал неуловимое движение, отчего его рука, мгновение назад прятавшаяся за спиной, возникла спереди, а в кулаке… Мычка невольно задержал дыхание, а сердце ударило с перебоем. Холодно отсвечивая металлом, в кулаке застыл меч.

Стараясь не выдать охвативших чувств, Мычка отложил шкуру, встал, приблизился, неотрывно глядя на меч, что, на деле, оказался не вертелом, а неким неведомым оружием. Филин перехватил меч за лезвие, протянул.

— Что стоишь, бери.

Мычка осторожно взял оружие двумя руками. Пальцы ощутили гладкую, приятно холодящую поверхность металла, лаская, прошлись туда-обратно. Ладонь сдвинулась, легла на рукоять. Мычка постоял, прислушиваясь к ощущениям. Чем-то похоже на нож, только непривычно тяжелый. Он взмахнул мечом, раз, другой. Блеснуло, клинок с гулом рассек воздух. Он поднял взгляд на хозяина дома, спросил с запинкой:

— И… что мне делать?

Тот пожал плечами.

— Ничего. Пока ничего. Попривыкни, приноровись. Чтобы рука притерпелась. — Глядя, как Мычка покачивает оружием, добавил: — Запомни только, удар наносят ребром. Меч — оружие прочное, но, коли на другой меч найдет, не выдержит, если плоскостью поставишь.

Филин скрылся в доме. Мычка остался у порога в растерянных чувствах. Каждый день он смотрел на меч, и каждый день порывался продолжить однажды начатый разговор, но всякий раз сдерживался. И вот дождался. Хозяин дома сам вернулся к теме. Но, как вернулся! Просто дал оружие, без наставлений, пафосных речей, не опасаясь, что гость сломает, унесет, или, чего доброго, обратит против него самого.

Мысль показалась кощунственной. Мычка уже хотел отмахнуться, обругать себя за глупости, но перед внутренним взором возникли исполненные ненависти лица рыбарей, а в ушах зазвучали слова Филина — «убить чужого — добро». Рука невольно дрогнула, серебристый клинок показался вдруг угрожающим и чуждым. Ведь это даже не дубинка, что ударит, сорвет кожу, возможно, сломает кость. Меч легко рассечет мышцы, разрубит кости, пронзит. Вещь, единственный смысл которой — убийство.

Мычка похолодел. Красивое оружие, удобно лежащее в руке, предстало с совсем иной стороны. Возникло сильнейшее побуждение зайти в дом, отдать, и больше никогда не притрагиваться к жуткой вещи. Он сделал шаг, рука потянулась к двери, пальцы ухватили ручку. Но что-то глубоко внутри воспротивилось. Мышцы удерживающей меч руки наполнились силой, а пальцы с такой мощью впились в рукоять — не отлепить. Мгновение Мычка колебался, разрываясь от противоречивых чувств, затем мягко отступил.

Шаг, другой. Он отошел, снова взмахнул мечом. Сомнения истаяли, на душе стало легко. Недавние колебания показались глупостью испуганного ребенка. Как можно отказаться от такого?! Простая полоса металла, но какая уверенность вдруг появилась в теле, стоило лишь прикоснуться. Он взмахнул мечом раз, еще один, еще, как завороженный, вслушиваясь в угрожающее завывание разрубаемого металлом воздуха.