Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

Фийоларк, как и все холкунские города основным занятием держал производство черных кристаллов. Сами холкуны называли их треснями, потому что то, что получалось в конце производства называть кристаллом язык не поворачивался. После целого года обработки в руке оказывался камень изрубленный словно бы ударами тяжелого топора. Горели тресни плохо, а потому чтобы согреться покупать их нужно было в неимоверных количествах.

Дом Каумпора располагался на т-образном перекрестке. Одном из перекрестков, которые разделяли собой кварталы городских гильдий.

Сам холкун вот уже много лет входил в торговую гильдию и по праву считался потомственным конублом. Его прадед был дремсом и от него в доме до сих пор сохранились шкуры диковинных зверей и странное дремсское оружие. Прабабушка Каумпора всю жизнь прожила в Фийоларке. Тогда он, говорят, стоял много южнее прежнего места и был маленьким городком.

Путь самого холкуна в торговую гильдию начался тогда, когда отец всучил ему мешок со всякой всячиной и пустил по улицам ее продавать. Даже и теперь Каумпор с содроганием вспоминал, через какие мучения ему довелось пройти, прежде, чем его язык стал достаточно мягким, чтобы договориться с любым холкуном и пасмасом.

Едва двенадцатая зима сошла с полей перед городом, молодой холкун совершил свой первый выезд в заполье — так холкуны называли все земли за стеной своего города.

Безбрежный простор — до этого Каумпор ни разу не покидал город — пленил его, очаровал и раздразнил. Первая поездка закончилась полным провалом. Он набрел на пасмасский кабак и спустил там все деньги, какие должен был потратить на найм пасмасов.

Выволочка от отца и дядьев навсегда запомнилась не только его мозгу, но и другим частям тела. Этот случай был единственным необдуманным поступком за прошедшую жизнь. Возможно, тот единственный день был его однодневной юностью, когда он позволил себе быть беспечным.

В первые зимы после захвата Владии оридонцами жилось очень тяжело. Отец хватался за любую работу. От этого и погорел, хотя семья едва сводила концы с концами. Он умер, когда Каумпору не подошла еще и пятнадцатая зима, оставив на своем старшем сыне жену, его мать, и пятерых младших братьев и сестер.

Период между смертью отца и возвращением из первого длинного путешествия по Трапезной тропе, когда дела их семьи наконец-то поправились, холкун помнил плохо. В его памяти это время запечатлелось бесконечной чередой серых однообразных дней, когда на душе было плохо, а на сердце тяжело; когда мир казался жестоким и мизерно маленьким, все вокруг серым и мутным.

С тех пор Трапезная тропа, по которой холкунские торговцы доставляли в свои города пищу из других городов, стала для Каумпора единственным торговым путем. Он не брался больше ни за одно другое начинание. Полностью сосредоточился лишь на поставках продовольствия. Изучил Трапезный тракт вдоль и поперек. Знал все шайки, промышлявшие на нем. Не раз общался с воинами охранных отрядов, мало отличавшихся от разбойных шаек. И платил, платил, платил.

Платить приходилось за все: за пользование трактом и тропой (одна дорога называлась двойственно, но за каждое название причитался налог — холкуны так и называли его "налог на название"), за остановки в подорожных трактирах, за хранение груза, за выпас быков и коней, за проход, проезд, прополз в обе стороны, за благосклонность и "закрывание глаз", за недовольство и "открывание глаз" — за все!

Путь был долог и опасен, но какое-то время Каумпор мирился с этим. Тракт давал ему пропитание

Однажды он объединил капиталы со своим лучшим другом, Лормом. Они попытали счастье на тракте и едва не разорились. Взаимные обиды были преодолены путем мордобоя. После этого пришло осознание отсутствия вины каждого и наличия глупости каждого.

Второй торговый поход по тракту стал приносить постоянно повышающуюся прибыль. В их компанию вступили еще несколько друзей и знакомых. Наученные горьким опытом, оба: и Каумпор и Лорм обусловили их вступление неучастием в торговых предприятиях, на что все без исключения с удовольствием согласились.

То было время, когда день через день в ворота города въежала траурная зелено-синяя повозка, везя домой очередного убиенного торговца. Разбойники лютовали. Был неурожай.

Каумпор всегда подмечал волю богов, даже если эта воля выражалась в делах или на телах других холкунов. Он не только последовал примеру других конублов и нанял охрану, но и сам пришел к холларкским палатам и попросился на обучение традиционному холкунскому бою.

Всю зиму он упорно занимался боем на пиках, метанием копья, а также обучался управляться традиционной холкунской палицей. За это время он сильно похудел, но занятий не бросал.

С приходом весны его голову посетила примечательная идея. Впервые за двадцать пять лет своей жизни он поехал не по Трапезному тракту, а по Дубильному. Никто и не подозревал, что причиной такой резкой смены курса стали слова иногороднего торговца, оброненные им в присутствии Каумпора.

В трапезной, что у Птичьего рынка, до слуха холкуна донесся жалобный говор. Невдалеке от него, в углу трапезной сидели два конубла. По замечательным выражениям их лиц наметанный глаз Каумпора сразу распознал перед собой должника и кредитора.

Иногородний торговец жаловался, что по Дубильному тракту торговля встала. Что стада поизвели на еду и что торговать нынче нечем, а потому и отдавать долги тоже нечем. Фийоларкский торговец слушал его с тем оттенком понимания, который наблюдается на лицах людей, видящих перед собой вконец оголодавшего соседа при полном осознании того факта, что у них самих дома осталось немного хлеба. Он отирал голову и понимающе кивал.

— Никогда ведь на землях наших голода не было, — сокрушался иногородний. — За что же боги наслали на нас такое! — Он понурил голову и мотал ей в немом горе.

Дубильный тракт оказался для Каумпора весьма прибыльным. Ехал он по нему не из-за товаров. Он искал торговых стражников, оставшихся не у дел. Положение его торговой гильдии было не столь бедственным — холкуны всегда были хорошими едоками. Но Трапезная тропа стала привлекать множество сторонних едоков, искавших возможности полакомиться за чужой счет.

Холкун потратил почти все свои сбережения на найм торгового войска. Его возвращение в родной город было тягостным от дурных мыслей, правильно ли он поступил; не обманут ли его "бесхитростные" воины; не вернут ли их назад разъезды саараров. Борода, которая наконец-то отросла на ширину ладони, покрылась сединой. Пот ни с того, ни с сего прошибал его при первой мысли, что деньги, которые он копил столько зим, могут быть снова утеряны. И опять ему припоминалось бедственное положение, в котором он начинал свое дело.