Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле

— Они ваши, мастер-палач! — откликнулся другой голос.

— Так сними их, болван! — гневно сказал тот, кого назвали мастером-палачом.

«Откуда взялся палач? — думал Стремглав. — Неужели я в плену? Позор-то какой… И при чем здесь шпоры?» Шпоры были вот при чем.

Из распахнутых ворот Чизбурга вышли люди. Это были не воины — те остались на стенах с луками и арбалетами на случай, если среди убитых остались не совсем убитые.

Комендант Кренотен не хотел рисковать своим войском.

Вышла из Чизбурга всякая городская сволочь: калеки, сборщики налогов, осведомители, воры, шлюхи, мелкие торговцы, любимые народом певцы и танцоры, завсегдатаи кабаков и, наконец, насельники городской тюрьмы, которым по случаю победы даровали свободу.

Возглавлял это позорное войско городской палач — кто же еще?

Они бродили среди мертвых тел, по колено в кровавой грязи, собирая оружие, срезая с убитых кошельки и талисманы, радостно кричали, наткнувшись на особо ценную добычу. Криками они заодно отгоняли воронов, тоже падких на блестящие безделушки.

Стремглав лежал, придавленный к земле балкой от разрушенной таратуты. Панцирь прогнулся, но дышать было не больно — стало быть, ребра целы.

Ноги тоже целы, понял он, когда услышал, что кто-то тянет его за ступню.

— Этот жив! Прикончите его, мастер! Все равно бедняга не дотянет до казни!

Никто не должен видеть лица своего палача, не увидел и Стремглав: склонившийся над ним человек был облачен в полагающуюся заплечных дел мастеру одежду. В руке палача тускло поблескивало сквозь багровую пленку лезвие кинжала.

Тут сын шорника понял, что руки у него тоже целы.

Палач увидел его взгляд, хотел заорать, но лапа в стальной перчатке сломала ему горло.

Упавшему рыцарю в полном облачении, да еще угнетенному дубовым бревном, подняться невозможно.

Стремглав и не поднимался. Он вскочил. Балка при этом взлетела и обрушилась на голову того поганца, что ковырялся у ног, пытаясь отцепить золотые шпоры.

Капитан Ларусс подхватил балку и огляделся. Тотчас же в дерево вонзился арбалетный болт.

— Не стрелять, болваны! Брать живьем! — орал кто-то на стене.

Но сборщики налогов, шлюхи и воры не торопились приближаться к восставшему из мертвых рыцарю.

— Никому уже здесь не поможешь, — вслух решил капитан, повернулся спиной к воротам и не спеша побрел вниз, по направлению к бывшему лагерю осаждающих.

Он так и шел, время от времени взмахивая дубовым бревном на случай, если кто-то отважится напасть. Он шагал, ни о чем не думая и видя впереди только одно — ярко-алое платье на крепостной стене, хотя двигался в противоположную сторону.

И он ушел, потому что суждена ему была совсем другая судьба и другая кончина. … Пораженная бонжурская армия — те, кто уцелел и остался верен присяге, — расположилась на богатом лесном хуторе, обитатели которого, еще недавно вполне доброжелательные, с большой неприязнью поглядывали на чужестранцев.

Король Пистон Девятый собрал военный совет в самом лучшем доме, предварительно выставив оттуда хозяев. Оставили только, по просьбе стариков, маленькую несмышленую девочку-дурочку со старческим личиком. Девочка умостилась на печке и уставилась бессмысленными глазками на цвет бонжурского рыцарства.

Цвет был весьма потрепанным.

Коннетабль де Коленваль, мессир Плиссе и множество иных славных военачальников навсегда остались лежать под стенами Чизбурга.

Никаких переговоров о том, чтобы захоронить павших героев честь по чести, комендант Кренотен вести не захотел, заявив, что мертвым все равно, поскольку они не живут, а всякие там погребальные обряды и понятия чести суть дурацкие антинаучные предрассудки.

— По уму надо жить, а не по понятиям! — добавил он при этом.

Разведчики доложили, что всех убитых, старательно обобрав, сволокли в крепостной ров и засыпали сверху какой-то похожей на творог белой дрянью, от которой в горле першит и глаза слезятся.

— Рыцарству пришел конец, господа! — объявил король. — О каких правилах битвы может идти речь, если горстка трусов при помощи неведомой огневой силы способна уничтожить сотню храбрецов?! Ведь они даже не попытались преследовать наше беспомощное в тот миг воинство!

Раскаленный железный град пощадил Пистона Девятого, а вот у виконта дю Шнобелле чугунный осколок срезал самый кончик — хоть и не настолько, чтобы в короле нельзя было признать потомка прославленной династии.

— Нужно возвращаться, ваше величество! — сказал мессир Гофре. — Возвращаться, покуда мы не потеряли Бонжурию.

— Немчурийские герцоги, в нарушение клятвы, собирают силы, — добавил горбун Ироня. — Скоро начнутся дожди, и мы застрянем здесь — боюсь, что навсегда.

— И ведь знали же мы, к чему склонно бывает сердце красавицы, — сокрушенно сказал король. — Ах коварная Алатиэль! Кто бы мог подумать!

— Вы не правы, государь, — сказал Стремглав. Это были его первые слова с тех пор, как он оказался среди друзей. — Она пыталась предупредить нас о ловушке, только мы не поняли. Я не понял. Ведь у эльфов цвет измены — ярко-алый…

— Вы что, все еще верите в эту болтовню насчет принцессы? — изумился мессир Гофре. — В Чизбурге множество смазливых молодцев, и любой мог одним движением руки, подкручивающей ус, растопить ее неверное сердце…

Стремглав поднялся с лавки.

— Только ваши седины, мессир… — начал он.

Пистон Девятый поднял руку.

— Оставим пока причину нашего поражения, — сказал он. — В любом случае нас ожидал бы за воротами точно такой же горячий прием. И не вините себя, капитан, — наша хитрость готовилась без вас. Только перехитрили мы самих себя. Мы — я разумею только себя и бедного виконта дю Шнобелле. Что ж — попытаемся хотя бы сохранить за собой Бонжурию. Будем жить тихо и незаметно, как живет ваша родная земля, капитан. А потом, возможно, дети наши завершат дело отцов…

— Ваше величество, ничего они не завершат! — воскликнул Ироня. — Ведь страшное оружие Примордиаля остается при нем! Более того, с годами оно будет только совершенствоваться! Мы ведь до сих пор не знаем его природы! Мы и опомниться не успеем, как эти черные огненосные трубы начнут изрыгать погибель под стенами Плезира! Вот почему Чизбург ведет себя столь самоуверенно и беспечно, что даже не пытается нас добить! Уйти сейчас — значит только отложить неизбежный крах.

— Вы предлагаете предпринять еще один штурм? — осклабился мессир Гофре. — Не сомневаюсь, милейший Йорн, что ваши бывшие хозяева в рогатые шлемах именно так и поступили бы. То-то ярлы Севера так до сих пор и не удосужились создать единую державу. Мое мнение: нужно отправляться домой сегодня же. Соберем всех бонжурских магов, свезем в один каземат и предложим под страхом смерти создать подобное оружие. Вы не поверите, господа, каким источником вдохновения служит для высоких умов обыкновенный застенок!