Максим Макеев - На дальнем кордоне

Самым маленьким сделали еще кубики, машинки-трактора, элементы крыш, столбов, колонн, маленьких человечков. Местный вариант ЛЕГО. Им нравилось, нам тоже. Особенно у Новожеи получались красивые домики, а иногда так прям дворцы. Тоже насыщали их игры разными кузницами, ткацкими станочками, надписями. Пусть учатся да привыкают. Под это дело деду, который с умилением смотрел за тем, как его внуки строят свою деревню на полу, присел на уши по поводу бумаги. Тот только покивал, учиться на фанере было неудобно. Да и сказки всякие, песни его, технические записи, тоже делать надо было.

Раз в неделю мы после завтрака шли к Рудному болоту, забирали кирпичи и руду. Это было обычно в среду. Как раз хватало времени два дня надавать новой информации на занятиях, дать на среду домашнее задание, а потом в три дня разбираться, как справились. Справлялись по-разному. Счет шел лучше, письмо — никак. Сделали фанерную азбуку, нарисовали букв, Веселина сделала узнаваемые картинки. Дело пошло веселее. Начали дополнять Азбуку слогами, словами, предложениями. Стало значительно лучше.

Воскресенье оставалось выходным днем, ремеслом не занимались, посвящали время себе. Мы в играли в настольные игры, если позволяла погода, устраивали вылазки на лыжах. Изучали окрестности, подкармливали птиц. Даже соли оставили лосям, нашли утоптанную поляну, Кукша заявил что это лоси вытоптали, там и оставили. Это было для местных в новинку, но зима в этот раз была лютая, а сохранить свой лес со всей живностью хотелось всем. Вот и тратили продовольствие на птичек да зверюшек. Девушки наши сшили нам маскхалаты белые зимние, в них и ходили. Сами они по выходным вышивали себе наряды, украшения, браслеты какие-то. Преобразились, одним словом.

Мучающая меня проблема полового характера решилась. Вечером, после отбоя, без стука ко мне зашла Зоряна. Да так и осталась на ночь. Мы вообще сблизились все, в новом, многоквартирном доме. А с Зоряной еще и общались больше всех. Вот так у меня в постели оказалась названная родственница. После первого раза она бегала по деревне, как на крыльях. Остальные девушки тое радовались за нее, но с некоторой грустинкой. Мужиков у нас не хватало. Дед же был мрачен.

Пришлось выяснять отношения, под рюмку водки. Выясняли у меня дома, я наготовил еды да позвал деда. Вроде как сватался, получается.

— Ты это Сергей, — официально начал дед, обычно Серегой называл — так, позабавиться решил?

— Буревой, ты меня не первый день знаешь. Похож я на того, кто просто позабавиться решил? Ты же много на свете пожил, знаешь, что с возрастом страсти невообразимой ждать уже не приходится, — дед нехотя кивнул, — тепло душевное тянет. Любовь наша с Зоряной пусть и не пылкая, как та печь у горна, но осознанная, зрелая. Такая долго приходит, да не уходит потом…

Я не кривил душой. Мы действительно чувствовали связь. Я краснел от ее прикосновений, ласкового голоса, она тоже. Мы даже пару раз чуть не начали уже отношения, но все нам что-то мешало. То заботы, то дела, какая тут личная жизнь. А теперь, когда все наладилось, захотелось большего. Захотелось быть вместе. Мы уже не подростки, могли себе позволить подольше друг к другу присматриваться, да потерпеть. Шекспировских страстей не было, да нам и не надо. А вот тепло, которое появлялось на душе, когда мы были вместе, хотелось продлить как можно дольше. И лучше — навсегда.

— Она родственница тебе, названная, даже не знаю как теперь быть, — дед оставался в плохом настроении, — да и дети ее, Кукша, Смеяна, Влас, как они к тебе отнесутся?

— Буревой, родственница она мне не кровная, это не препятствие, сам знаешь, — дед кивнул, — а детям я отцом уже не буду. Отчимом да спутником добрым Зоряне, да. А отец их Первуша так и останется, на всю жизнь. Не по своей воле он покинул семью, но жизнь то продолжается…

— Жизнь продолжается, — дед повторил за мной, — это верно. Я не то, чтобы против. Просто как теперь мы жить-то вместе будем? У тебя своя семья появится, ты ей время уделять будешь больше. Остальных забросишь… Они тебя все любят, как родного. А тут такое… Да и Кукша Первушу очень любил, как он отнесется неизвестно…

— Вы все для меня — родные, и это не изменится. И отношение мое к другим девушкам и детям не поменяется. То тебе мое слово. А чтобы недомолвок не было, да обид разных, давай я с Кукшей поговорю. А потом, если он как старший мужик в Первушиной семье добро даст, свадьбу сыграем, да и со всеми обговорим изменения в нашем роду.

— Ну разве что так, — лицо деда чуть просветлело, — давай тогда, решай дела с Кукшей, потом еще поговорим. По результату.

С Кукшей мы вышли на лыжах через два дня. С собой никого не брали, вдвоем. Только дед нас провожал взглядом, да Зоряна обеспокоенно посмотрела вслед. На лыжах дошли до Перунова поля, к могиле его отца.

— Кукша, — начал я, — ты уже муж взрослый, видел в жизни разное. И плохое, — я лыжной палкой указал на надгробие, — и хорошее.

Пацан подобрался весь, сосредоточился, и кивнул. Он молчал, слушал что я дальше скажу.

— Сам знаешь, в нашем мире одному трудно. Всегда хочется, чтобы рядом человек был, — я с трудом находил слова, ситуация для меня была очень непривычная, — человек, о котором заботиться хочется, тепло свое дарить, да защищать. Ты уже взрослый, жених считай. Сам это понимаешь.

Кукша опять кивнул.

— И не мы выбираем, кто тем человеком будет, а жизнь сама решает. И не в силах мы на тот выбор повлиять.

Кукша стоял, смотрел на надгробие. Кажется, до него начало доходить к чему я веду.

— Мы с мамой твоей полюбили друг друга, — я решил не тянуть вола за известное место, — так жизнь распорядилась. И не в силах мы на это повлиять, как бы не старались.

Кукша скривился, но молчал. Что-то про себя думал.

— Ты взрослый уже, мужик, вот я и хочу твоего дозволения спросить. Как ты скажешь, так мы с ней и сделаем. Разрешишь — свадьбу сыграем. Запретишь — станем и дальше жить порознь. Жить, да мучиться…

Кукша стоял молча. Легкий ветерок поднимал поземку по полю. Идол Перуна стоял со снежной шапкой на голове.

— Ты мне вместо отца теперь будешь? — спросил Кукша после долгого раздумья.

— Нет, вместо отца мне тебе не стать, да и не хочу я того. Первуша твой отец. И им навсегда останется. Он тебя вырастил, он тебя на ноги поставил, он за вас жизнью своей пожертвовал. Ему за это низкий поклон, да вечная моя благодарность.

Я действительно поклонился до земли. Если бы не три брата, что здесь покоились, если бы они не дали время остальным разбежаться, может, и я бы сгинул после попадания сюда. За это им вечная память.

— Я лишь с Зоряной рядом быть хочу, и в горести, и в радости. Вы мне, все вы, родные стали, я к вам как к братьям, сестрам да детям своим отношусь. И это никогда не изменится. И отца тебе подменять не буду, как и память о нем, да братьях его, в дальний угол задвигать.