Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)

Как Синни. Уверен, в то время наш король тоже не раз вспоминал свою мать.

Башенка, в которой запирался и колдовал, доводя себя до безумия, мой дед, Джаретт, пустовала до сих пор. Признаться, до того момента мне и в голову не приходило посетить это место. Слишком невероятным было обращение живого ши в статую. Слишком невероятным и страшным, чтобы искать доказательства и находить подтверждения. Особенно если этот ши — член твоей семьи.

Я, Алан, Мэллин и Хранитель — не покидали Этайн. Мидир сидел в изголовье, не сводя с нее взгляда, время от времени тщетно пытаясь добудиться…

И когда, казалось, пропала всякая надежда, раздалось знакомое шипение, которое мы не слышали больше девяти лет.

— Сама она не очнется, волчий король. Теперь ты будеш-ш-шь нас слушать?

— Да… — подняв голову с перекрещенных рук, ответил Мидир.

— Ты разрешиш-ш-шь нам войти в твой дом?

— Да.

— Ты знаеш-ш-шь цену…

— Да.

— Мидир! — не удержался Мэллин.

— Да! Я приму на себя все, что последует за вашим приходом.

Зашуршало привычно, и тени появились в Башне. Высшие друиды лишились тел! Теперь они больше всего походили на те самые смерчи, что кружили на тот момент за стенами замка!

Три «Не-сущих-свет», больше похожих на не-существующих, закрутились вокруг лежащей призрачным хороводом.

Этайн вздохнула глубже, на щеках появился румянец, и мир словно посветлел.

— Мы помож-ж-жем ей, — прошептали они. — Что ты отдаш-ш-шь ради ее спасения?

— Мой король, — осторожно начал я, а встревоженный Мэллин встал рядом с братом. — Прошу лишь подумать…

— Все! — молвил Мидир.

Тогда первый раз потянуло холодом. Настоящим, пробирающим горячих волков до костей! Мой король упал на колено, лишаясь чего-то важного.

Не знаю, что взяли с него друиды. Может, силу древних, может, его сына. Может, любовь.

Но, раз даже сейчас, по прошествии стольких лет, он часто уходит в беседку — их беседку, поросшую вереском… Раз даже сейчас, он бережет память об Этайн…

Ни за что бы не подумал, что вьюга настолько способствуют упорядочиванию мыслей. Хотя и лето по календарю. Запишу остальное завтра, пока под окнами воет приличная метель, а не вздорный принц. Кажется, даже ему не хочется спорить с северным ветром. В замке холодно. Теперь всегда холодно.

Двадцать четвертый день второго месяца осени. Второй год Тёмной эпохи.

Какой же я сентиментальный! Но жечь все записи опять — жаль, поэтому продолжу. Зачем-то достал второй кубок, нет, решительно, я слишком, слишком сентиментален!

Иногда мне жаль, что я больше не человек. Умер бы тихо сто лет тому назад… Бессмертие — наша награда и наше наказание. И свою вину, свою боль и любовь Мидир будет нести до конца своих дней.

Надеюсь, эта ноша не слишком тяжела для него. Мидир один из самых сильных ши за всю историю нашего мира. Страшный гремящей славой воина, неистовый во всем, от любви до ненависти, мой родич, мой благой король оказался беззащитным перед своим собственным сердцем.

Однако ему не нужна жалость, а от сочувствия он отстраняется сам.

Странно, но несмотря на все, что произошло, в Нижнем помнят Этайн как королеву любви и добра…

Перо опять сломалось. И чернила заканчиваются… Не наколдовать новые.

Я в очередной раз хочу вспомнить, хочу записать. Это почему-то трудно. Всякий раз трудно.

Слова, сказанные Этайн при воскрешении, каждый понял по-своему.

Как оказалось позже, каждый из нас стремительно забывал, что именно произнесла королева, словно это стало дополнительным Проклятием. Видно, у каждого оно и вправду свое…

Мидир дал согласие и упал на колено — силы он лишился сразу. Брат поддержал его за плечи.

А Этайн медленно поднялась с постели и вымолвила те самые слова.

Когда наша королева очнулась, она не была собой. Или, вернее, была собой в первый момент. Потом дымная поволока присутствия друидов что-то изменила. Светлая, солнечная Этайн, которую мы знали, не смогла бы проклясть мир, что стал для нее родным. Тот мир, что полюбила она и что полюбил ее. Впрочем, можно ли счесть ее слова проклятием? Мы загордились, всесилье — коварная штука, и… Не сами ли мы себя прокляли?

Все не то. Я опять пишу не то, что было, а то, что думаю. Главное, не сжечь наутро, что начеркаю ночью.

Попробую дословно.

— Этайн любовь моя, как ты? Скажи что-нибудь! — с трудом вставая, попросил тогда Мидир.

Этайн, окруженная сине-черным сиянием, поднялась, оглядела всех нас словно не узнавая и молвила:

— Пусть сказанное истиной станет.

После этого наша королева пропала. Вслед за ней, взвившись серым смерчем, пропали и друиды.

Сказанное кем? Ею? Им?..

Мир Нижнего гадал, гадает и, видимо, будет гадать не одну тысячу лет.

Мидир ведь когда-то клялся Этайн «всей любовью и магией Нижнего мира». И не сдержал слова. Вернее, поиграл словами, как истинный маг. Поиграл словами, поиграл любовью…

Очередное перо сломалось.

Шлем Мидира, реликвия древнейшей династии Благого Двора, тоже пропал. Эту пропажу, как и пропажу волшебства, мы поняли, узнали, ощутили не сразу. Однако последовать вслед ушедшей за грань пространства Этайн Мидир уже не смог.

По словам Мэллина, наша королева произнесла следующее: «Почему вы так страстно почитаете телесную любовь? Вам нужно тепло, вам, подземным жителям, не хватает тепла, чтобы согреться. Вот вы и греетесь. Вы горячие, но в сердце у вас холод. А любви нет, нет! Нет тепла без любви, нет счастья без любви — не плотской, душевной. И пока вы это не поймете, не будет у вас ничего. Ни дружбы, ни любви. Пока не придут те, для кого эти слова перестанут быть просто словами. Кто будет способен не только брать, но и отдавать».

Наш принц, ко всему прочему, поэт. И романтик, да. Кто бы мог подумать?

Что слышали Хранитель и Алан, неизвестно. И я все равно надеюсь, прояснится со временем. Хранителя я когда-нибудь обязательно разговорю. И стены Черного замка тоже!

Что показалось Мидиру, он обещал поведать лишь бумаге. Что-то очень печальное и страшное, я слышал однажды: «помни, твой сын смоет кровью печать…» Эти слова утвердили его в мысли — Этайн убила новорожденного.

Итак, она сказала, что сказала.

Больше Этайн, королеву Мидира, мы не видели.

В ситуации угасающей магии сложно судить, однако временами мне кажется, что на моменте проклятья нашего мира тоже лежит отдельное проклятье — он размывается в точной памяти ши, всплывает разрозненными и не всегда правдивыми фрагментами. Дальше попробую дословно. Теперь вспоминать легче.

— Мидир, пойдем уже, ну Мидир! — теребил застывшего брата Мэллин. — Она не могла уйти далеко! До ближайшего места силы! Она стихийный маг, черпнула мощи и все! Ей… ей ведь рожать вот-вот! А там холодно, Мидир!