Марина Комарова - Змеедева и Тургун-варвар

Вопрос оказался очень кстати, потому что неуловимо гибким кошачьим движением Кшария кинулась ко мне. В смуглых пальцах блеснуло что-то золотое и тонкое.

«Как спицы для волос», — мимолетом мелькнула мысль.

Я кинулась ей наперерез, рука от локтя до запястья запульсировала. Нас обоих окутала ослепительная вспышка. Послышались крики. Женщины повскакивали на ноги. Я перехватила запястья Кшарии.

Она вскрикнула, словно от боли, и тут же поморщилась. Золотые спицы выпали на устланный коврами пол.

«Все верно, доченька, — прошипел где-то прямо в голове голос Чиу, — умница. Папочка тобой гордится».

«Папочка еще тот козел безрогий», — подумала я, сильнее сжимая запястья красотки и любуясь, как кривится ее лицо. А все правильно…

— Сквернословить на незнакомых людей — плохо, — тихо сказала я и резко отшвырнула Кшарию от себя.

Несколько рук успели поймать ее за алое платье и не дали упасть на роскошную задницу. А жаль, было бы красиво. Демонстративно обтрусив ладони, я внимательно посмотрела на замерших от изумления женщин. Да уж, все-таки их многовато. Мужики, они слишком много о себе думают, если считают, что способны держать этот гадюшник в узде.

— Ну, красавицы, у кого есть еще желание показать свои острый ум и язык в отношении простой девочки из племени змееловов? — невинно спросила я.

Лелаб звучно хмыкнула. Потом подняла руки и звонко захлопала. Кшария бросила в нее полный ненависти взгляд. Да такой, что можно было бы рухнуть замертво, обладай он физической силой.

— Принято, — произнесла Лелаб. — Давно пора было.

— Что-о-о? — взвилась Кшария, вырываясь из рук подруг.

Но та только хмыкнула.

— Успокойся, скиндийская принцесса, — невозмутимо сказала Лелаб. — Пророчество сбудется. Попытка убить наложницу в гареме, да еще и на глазах у всех… Знаешь, чем это светит?

Я навострила уши. Пророчество? Это что еще за бонус? Почему мне ничего не сказали? Метнула взгляд на Нтомби, но по лицу той поняла, что негритянка не в курсе.

Хм, ладно, придется тогда струс и ть с Лелаб побольше информации. Однако Кшария так обворожительно побледнела, по цвету сравнявшись с фарфором на подносах, что нельзя было не поинтересоваться:

— А что… светит?

Лелаб, продолжая жечь взглядом мигом съежившуюся фаворитку Асафа, сказала:

— О, сущий пустяк — пятьдесят плетей во внутреннем дворе дворца.

Хм, за попытку убить? Хотя кто его знает, какие тут плети и как лупят. Может, так, что потом и ползать не сможешь. Интересно, а что дают за убийство?

— Ты сдашь меня из-за этой? — Кшария гордо распрямила плечи и презрительно махнула рукой в мою сторону.

Лелаб щелкнула пальцами, в них вновь появилась длинная золотистая палочка. Сандаловый дым обвил ее руку облачком. В серых глазах дочери аншуррского мага не было ничего хорошего. Кшария сделала шаг назад. Впрочем, чего разглагольствовать, мне самой хотелось залезть куда-нибудь под коврик. Все же Лелаб — тетка серьезная. И в очередной раз хочется задать вопрос: что она тут забыла?

Нтомби тем временем стала за мной. Однако в то же время так, чтобы перехватить, если кому-то вздумается повторить «подвиг» Кшарии.

— Легко, — сказала Лелаб, и в зале повисла тишина.

Обе занимали значимый вес и положение в гаремном обществе, поэтому никто не осмеливался перечить.

Я видела, как кулаки Кшарии сжались. Но напасть на Лелаб она не решалась. Та только довольно улыбнулась. Затянулась, выпустила сандаловый дымок. Ах, какая улыбка. Можно отравиться, но при этом умереть счастливым.

— Впрочем, — невинно произнесла она. — Если ты сделаешь то, что я попрошу, то так и быть, закрою глаза на это маленькое… недоразумение.

Кшария вся напряглась. Кажется, она ожидала любой гадости. Я, кстати, тоже.

— И что ты хочешь? — спросила она, в зеленых глазах застыло подозрение.

Лелаб посмотрела на меня. На секунду показалось, что даже подмигнула.

— Ты научишь нашу змеедевочку танцевать баха-сур.

— Я-а-а?! — возмущенно вспыхнула Кшария. — Никогда!

Лелаб цокнула языком и невинно напомнила:

— Пятьдесят ударов, моя скиндийская красавица. Прямо во внутреннем дворе. Пятьдесят ударов, нанесенных полуобнаженным чернокожим рабом бакумба. Этого ли ты хочешь? Ну что ж…

Кшария согласилась. На меня не смотрела, на Лелаб — тоже. Появилось странное ощущение, что она признала свое поражение. А может, просто не была дурой. Уродовать собственную шкурку ради того, чтобы сделать гадость новоприбывшей девчонке, особенно после того, как попытка убийства вышла очень неудачной, — глупо.

Нтомби никак не выражала своих чувств, однако у меня создалось впечатление, что случившееся доставило ей удовольствие. Не такое явное, как Лелаб, которая ухмылялась открыто, но все же немалое.

Стоило только Кшарии согласиться, как обитательницы гарема, кажется, потеряли к нам всякий интерес. Снова полилась мягкая женская речь, зазвенел смех. Я несколько растерялась. Это все, что сейчас вообще было?

Однако Лелаб только подхватила меня под руку и увела в сад. Деловито дотянула до скамьи и усадила в узорчатой тени фруктовых деревьев. Я покосилась на нее (не на тень, на Лелаб).

— А дальше что?

— Подождем, когда жрецы Алкубры приступят к богослужению, — ответила она, внимательно рассматривая носки своих туфель.

— А он… — Я запнулась. — Все-таки бог?

Помня, что говорил Чиу, можно было сомневаться уже во всем подряд. Лелаб покосилась на меня и хмыкнула.

— Они тут все боги, Лада. Шаг влево, шаг — вправо — ачь! — и бог. Только крайне не любят, когда при них упоминают кого-то другого. У нас бытует мнение, что в каждом конкретном месте может быть только один бог. Остальные — демоны.

До меня стало немного доходить. Что ж, вполне разумное решение. Но все же решилась спросить:

— Ты имеешь в виду, что здесь бог — Алкубра?

— Ага, — кивнула она. — Хоть и гад еще тот.

Я хмыкнула. Ей-богу, Лелаб мне нравится все больше и больше. Она тем временем продолжила:

— Впрочем, у нас, в Аншурре, и того хуже. Мы все почитаем Абу-Абаху — гигантскую обезьяну.

«Так, в царство Кинг-Конга меня ни за какие коврижки не заманите!» — тут же определилась я, даже позабыв о том, что ранее собиралась выяснить, где находится эта загадочная Аншурра.

— Кшарию не бойся, — неожиданно посерьезнела Лелаб. — Поворчит-поехидничает — и будет. Она по уши влюблена в Асафа, поэтому… сама понимаешь.

— Нет, — честно призналась я. — Не понимаю. Ну, только в теории. Влюблена и ревнует к нему каждую бабу в гареме? Кстати, сколько их?

— Баб?

— Ага.

Лелаб на секунду задумалась.

— Ну, две сотни наберется, — протянула она.