Энн Райс - Талтос

— Потому что, встав утром, она надевает ночную сорочку и халат. Я клал рядом с ней одежду. Но она к ней даже не прикасалась. Это намек для меня. Ей хочется оставаться в ночной рубашке и халате. Она хочет быть дома.

Майкл внезапно рассердился. У него покраснели щеки, губы сжались так, что все стало ясно.

— Да все равно тесты ей не помогут, — продолжил он. — Только витамины, вот и все лечение. А тесты могут лишь объяснить нам что-то. Может быть, это вообще не наше дело — знать. А вот этот напиток ей помогает.

Голос Майкла звучал напряженно. Глядя на Роуан, он сердился все сильнее и сильнее. И замолчал.

Вдруг он наклонился, поставил стакан на стол и уперся ладонями в столешницу по обе стороны от него. Он пытался заглянуть Роуан в глаза. Он приблизил свое лицо к ее лицу, но в Роуан ничего не изменилось.

— Роуан, пожалуйста! — прошептал Майкл. — Вернись!

— Майкл, не надо!

— Почему, Мона? Роуан, ты мне так нужна! — Он с силой хлопнул ладонями по столу. Роуан чуть заметно вздрогнула, но все осталось по-прежнему. — Роуан! — закричал Майкл.

Он потянулся к ней, как будто собирался взять ее за плечи и встряхнуть, но не сделал этого.

А потом схватил стакан и ушел.

Мона стояла неподвижно, выжидая, слишком потрясенная, чтобы говорить. Это было так похоже на Майкла! Он, конечно, действовал из добрых побуждений, но получилось грубо, и видеть это было неприятно.

Мона не ушла сразу за Майклом. Она медленно опустилась на стул возле стола, напротив Роуан, на то самое место, где сидела каждый день.

И очень медленно успокоилась. Мона и сама толком не знала, почему сидит здесь, разве что это выглядело правильным. Может быть, она не хотела показаться союзницей Майкла. Чувство вины постоянно терзало ее в эти дни.

Роуан выглядела прекрасно, но только вот не разговаривала. Волосы у нее отросли почти до плеч. Прекрасная и отсутствующая. Ушедшая.

— Знаешь, — начала Мона, — я, наверное, так и буду приходить, пока ты не подашь мне какой-нибудь знак. Понимаю, что это меня не извиняет. Я, будто назойливый комар, вьюсь около потрясенного и безмолвного человека. Но когда ты вот так молчишь, то вроде как заставляешь людей действовать, делать выбор, что-то решать. Я хочу сказать, люди не могут же просто оставить тебя в одиночестве. Это невозможно. Слишком уж нехорошо.

Мона протяжно вздохнула и почувствовала, что наконец расслабилась.

— Я слишком молода, чтобы знать некоторые вещи, — продолжала она. — Не стану утверждать, будто понимаю, что с тобой случилось. Это было бы уж очень глупо. — Мона внимательно посмотрела на Роуан: теперь ее глаза казались зелеными, словно отражали яркую весеннюю лужайку. — Но я… э-э-э… меня беспокоит то, что случается с каждым, ну, почти с каждым. Я кое-что понимаю. И знаю больше, чем кто-либо другой. Кроме, конечно, Майкла или Эрона. Ты помнишь Эрона?

Вопрос был глупый. Конечно, Роуан помнила Эрона, если она вообще что-то помнила.

— Я, собственно, хотела поговорить о том человеке, Юрии. Я тебе о нем рассказывала. Не думаю, что ты его когда-нибудь видела. Даже уверена, что не видела. В общем, он исчез, совсем исчез. Так обстоят дела. Я беспокоюсь, и Эрон тоже беспокоится. Все как будто замерло в мертвой точке. Ты вот так сидишь в саду… Но, по правде говоря, ничто никогда не стоит на месте…

Мона резко умолкла. Она выбрала, пожалуй, наихудший подход. Невозможно вот так говорить, если эта женщина страдала. Мона вздохнула, стараясь взять себя в руки. Поставила локти на стол. Медленно подняла голову. И… Она могла бы поклясться, что Роуан смотрела на нее, и вот только что отвела взгляд…

— Роуан, ничего не кончилось, — прошептала Мона.

И посмотрела в сторону, сквозь кованую решетку, за бассейн, на середину лужайки перед домом. Китайский мирт готовился зацвести. А когда Юрий уезжал, его ветки были совсем голыми.

Они с ним стояли на той лужайке, разговаривая шепотом, и Юрий сказал: «Послушай, Мона, что бы ни случилось в Европе, я вернусь сюда, к тебе».

Роуан смотрела на нее! Прямо ей в глаза!

Мона была настолько потрясена, что не могла ни шевельнуться, ни заговорить. Да она и боялась что-либо сделать, боялась, что Роуан сразу отведет взгляд. Моне хотелось верить, что это к добру, что это ратификационная грамота и возвращение. Она добилась внимания Роуан, пусть даже и вела себя как безнадежная дура.

Мона во все глаза смотрела на Роуан, озабоченное выражение лица которой постепенно менялось. И в глазах Роуан вспыхнула отчетливая печаль.

— В чем дело, Роуан? — прошептала Мона.

Роуан издала тихий звук, как будто слегка откашлялась.

— Дело не в Юрии, — шепотом произнесла она.

А потом нахмурилась сильнее, и ее глаза потемнели. Но она не отвела взгляд.

— Что такое, Роуан? — спросила Мона. — Роуан, что ты сказала о Юрии?

Можно было поклясться, что Роуан думает, будто все еще говорит с Моной, не догадываясь, что ни звука не слетает с ее языка.

— Роуан, — снова зашептала Мона. — Скажи мне, Роуан…

Мона резко замолчала. Она внезапно утратила всю храбрость.

Глаза Роуан все еще были сосредоточены на ней. Роуан подняла правую руку и провела пальцами по своим светлым, пепельным волосам. Нормальный, естественный жест, но ее взгляд не был нормальным. Он как будто с чем-то сражался…

Мону отвлек какой-то звук… разговаривали мужчины, Майкл и еще кто-то. А потом раздался резкий, тревожный женский то ли крик, то ли смех. В первую секунду Мона не поняла, чей именно.

Она обернулась и уставилась на ворота за бассейном. К ней спешила тетя Беатрис, почти бежала по выложенному камнем краю бассейна, прижав одну ладонь ко рту, а другую руку вытянув перед собой, как будто боялась упасть лицом вперед. Это именно она плакала, теперь было ясно, что именно плакала. Волосы Беа, обычно уложенные в аккуратный узел на затылке, рассыпались. Шелковое платье было грязным и мокрым.

Майкл и какой-то мужчина в зловещем темном костюме быстро шли за ней, разговаривая на ходу.

Надрывный плач вырывался из груди Беатрис. Каблуки ее туфель проваливались в мягкую землю лужайки, но она не остановилась.

— Беа, что случилось? — Мона вскочила.

И Роуан тоже. Она пристально смотрела на приближавшуюся фигуру. Беатрис неслась по траве, подворачивая лодыжки, но тут же выпрямляясь, и стало ясно, что она стремится именно к Роуан.

— Они все-таки сделали это, Роуан! — задыхаясь, произнесла Беа. — Они его убили! Машина въехала прямо на тротуар… Они его убили! Я это видела собственными глазами!

Мона протянула руки, чтобы поддержать Беатрис, а та внезапно обхватила Мону левой рукой и едва не задушила ее поцелуями, продолжая правой рукой цепляться за Роуан. А Роуан сжала ее руку в своих ладонях.