Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

Отойдя от людей подальше, он наклонился над водой, вгляделся, стараясь проникнуть под поверхность с играющими бликами, в прозрачную рыжеватую глубину, где скользили рыбки.

– Она была здесь, ее увезли, – беззвучно шептала ему река. Блестела вода под солнцем, шумел ветерок в вершинах ив, колыхались длинные стебли водяной травы, и все вместе складывалось в речь, не доступную человеческому слуху, но отчетливо понятную сыну Велеса. – Чужие люди увезли. Она и сейчас с ними. Ее везут туда, к устью.

– Спасибо, Угрянка. – Лютомер опустил пальцы в воду, будто погладил кого-то по волосам. – Да не иссякнут воды твои, покуда стоит Мер-Дуб!

– И ты будь здоров, сын Велеса!

Лютомер снова поднялся на поляну. Берегиня Угрянка, дух и хозяйка реки Угры, только подтвердила его собственные догадки. Надо быть совсем дураком, чтобы не догадаться! Его сестер увезли вятичи. И зачем – тоже было ясно. Понимая, что не уговорит угрян добром, Доброслав решил заставить их силой.

Доброслав сам не знал, чем рисковал. С тем же успехом он мог украсть то яйцо с иглой внутри и надеяться, что хозяин смирится с пропажей.

Лютомер смотрел на воду, и Лютава стояла перед его мысленным взором как наяву – ее загорелое скуластое лицо, ее яркие серые глаза, длинная русая коса, крепкие руки с серебряными витыми перстеньками.

Отвернувшись от людей, Лютомер сжал зубы, стараясь усмирить чувства и сосредоточиться. Глаза заволакивало багряной пеленой, в горле рождался жгучий спазм, такой знакомый и жуткий, потому что угасить его можно только одним средством – горячей, еще живой кровью врага. Никакой водой этот пожар не потушишь. Кости напряглись, мышцы и суставы плавились, готовясь перелиться совсем в другую форму, сделать человека зверем…

Но Лютомер напрягся, сдерживая порыв, стиснул зубы и ждал, пока схлынет яростный туман и вернется способность соображать здраво. Врага здесь нет, он ушел. И волком его не догнать, не вцепиться в горло. Здесь нужна не звериная сила и ярость. Нужен человеческий разум, расчет и осторожность, чтобы вырвать сестер из рук врага, не повредив им.

Тут-то и подоспел князь с прочими Ратиславичами. Лютомер не прислушивался к гомону, крику, спорам и возгласам. Он уже знал главное. Гостиловский княжич Доброслав все же добился своего – на Угре будут собирать войско.

До Купалы оставалось всего ничего, но молодежь засела дома. По округе стремительно разлетались слухи, что вчера на ночном гулянье случилось что-то нехорошее – то ли нечисть кого-то унесла, то ли утонул кто (что, впрочем, то же самое).

Беглецы выиграли целую ночь и запаслись заложниками, поэтому мчаться за ними сломя голову не имело смысла. Уже прибыли многие старейшины. Почти во всех жилищах Ратиславля появились постояльцы – дальние родичи из весей, рассеянных по Угре и ее притокам. На той же луговине, где недавно жили вятичи, снова появились шатры. Конечно, собирать всех взрослых мужчин племени, как делалось в прежние века, было и невозможно, и не нужно, каждый род присылал одного-двух человек.

Князь Вершина не спал ночами от беспокойства за двух старших дочерей, но от поспешных действий воздержался. Произошедшее, а главное, возможные последствия могли затронуть не только княжеский род, а все племя угрян, поэтому принимать решение могло только вече.

Вече собралось у Перунова дуба. В Ратиславле существовало предание, что сам Ратислав Старый по дороге на восток остановился ночевать поблизости от старого, заброшенного голядского городища, а во сне ему явился Перун и повелел поселиться здесь. В благодарность Ратислав немедленно после пробуждения отправился в лес, вырыл красивый молодой дубок, на плечах притащил его на вершину холма вместе со здоровенным комом земли и там посадил – вот какой силищи был человек! Дубок прижился на холме, а Ратиславов род – на старом городище. С тех пор Перунов дуб и род Ратиславичей росли и крепли наперегонки, а потомки Ратислава приносили жертвы Перуну, развешивая их на ветвях или раскладывая у корней, собирались возле старого дерева на вече или на суд.

По важным случаям сюда выносили скамью для князя – престол – и ставили у подножия дуба, в тени ветвей и под взглядом Перуна. Остальные участники зимой стояли, летом рассаживались прямо на земле; желающие сказать слово выходили к дубу. С полдесятка молодых и крепких княжьих родичей стояли по сторонам дерева, готовые, если придется, унять драку несогласных между собой.

Явился и Лютомер, как глава бойников, в сопровождении четырех своих старшин. Как положено при выходе «в белый свет», оружия они с собой не взяли, но их накидки из волчьих шкур мехом наружу сами производили грозное впечатление. Устроились поодаль, на самой опушке: сидя тесной стайкой среди зелени ветвей, бойники казались посланцами самого леса.

Угрянам предстояло решить, за кем идти: за смолянской княгиней Избраной или за гостиловским князем Святомером. Находились и такие, что увидели удобный случай зажить сами по себе: опасности независимого сущестования скоро забываются, и начинает казаться, что сами-то мы собой управим куда лучше, чем эти там… Но и сложности этот путь таил немалые, на что князю быстро указали.

– А ну как Велеборова дочь на столе усидит и нас придет наказывать за непокорство? – спросил старейшина Даровой.

Его городок, Селиборль, стоял в верховьях Угры, в непосредственной близи от смолянских земель, а значит, в случае войны со смолянами он пострадал бы первым.

– Смоляне – еще что! – вслед за ним слова затребовал Благота, живший в верховьях реки Рессы, на рубежах с дешнянскими кривичами. – А вдруг так выйдет, что князь Бранемер со своим племенем то же самое удумает и воевать нас придет?

– А то еще и оба разом! – в досаде крякнул дед Перелом.

– Этого еще мало! – воскликнул Турогнев, младший сын старика Велетура. – Смоляне – раз, дешняне – два! А еще ведь Святомер гостиловский есть! Нехорошо его сын от нас ушел, не по-доброму! Зло он на нас затаил! Того гляди – летом хазар и без нас разобьют. А зимой, как реки встанут, пойдут вятичи на нас, за обиду мстить, что не помогли супротив хазар! А мы тут со смолянами да дешнянами ратимся. Пропадем совсем, сохраните нас чуры! Сядут вятичи на наших селищах, как мы на голядских сели, от угрян даже имени не останется.

– Ну, брате, ты уж дугу перегнул! – в досаде ответил князь. Ему были хорошо видны удрученные лица угрян, на которых развернутое Турогневом будущее произвело уж слишком тягостное впечатление. – Напророчил тридцать три беды! Смолянам и без нас врагов хватит, и вятичи не дураки, чтобы у нас кровь проливать, когда хазары под боком.

– Да и мы ведь времени терять не станем! – добавил Будояр, глава рода Воловичей. – Я бы, по своему уму, послал людей к Бранемеру дешнянскому. С ним воевать мы не будем, а вот ряд установить, чтобы против иных ворогов помогать друг другу, – самое правильное, я так думаю.