Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Ни одного тела, живого или мертвого. Ни черного кота, ни бородавчатой жабы, ни каркающего ворона, ни завалящей мокрицы или воробья. Ничего.

Вопреки ожиданиям, вода, которая здесь была вместо воздуха, нисколько не сдерживала проклятого, двигался он легко и свободно. Все мои чувства теперь принадлежали бесу, ему нравился мой внутренний скулеж, жалкие попытки стряхнуть с себя чужую волю и отчаяние, рождаемое мыслями об обреченности существования на задворках собственного тела. Но была и обратная сторона медали. Бес вошел в мое тело и разум, я смогла заглянуть в его. Громко сказано, конечно, но я знала, куда он пойдет и что сделает. Не чтение мыслей, упаси святые, лишь факты, уже принятые решения, то, что не подлежало сомнению. Простые действия, простые чувства.

Он был в своей стихии. Ему нравился каждый пластиковый куст, каждый размытый луч солнца, каждый влажный вздох. Его мир. Его дом. Это, а не наша тили-мили-тряндия. Он чувствовал себя в безопасности, так я просыпалась в своей постели, в своей комнате, где бабка, улыбаясь зубными протезами, кормит меня вкусным завтраком.

Безвременье отвоевало у стежки большую часть села, три-четыре ряда домов, несколько улиц сократились чуть ли не наполовину. Много, по сравнению с размерами всего Кощухино, и совсем ничего, если сравнивать с Юково. Проклятый миновал полосу non sit tempus минут за… Чувство времени осталось таким же иррациональным, как и раньше. Здесь его не существовало, ни внутреннего, ни внешнего. Сколько он шел? Минуту? Две? Час? Сутки? Вечность? Тут год мог пролететь за мгновение.

Он шел. Искусственные листья были близко. Я попыталась протянуть к ним руку, разум не собирался смиряться с тем, что тело больше не реагирует на команды. Проклятый это чувствовал. И, поднимая мою руку, он делал одолжение и наслаждался этим. Тонкие пальцы дотронулись до плотных листьев. Больше всего это походило на искусственный живой уголок при садике, куда я водила Алису, или декорации, имитирующие растительность для съемок фильма. Широкие, с ладонь, листья покачнулись от прикосновения и ударились друг о друга, как пластиковые стаканчики на шашлыках.

Искусственный мир. Он не стоил бы упоминания, если бы в тот момент, когда качнулась лакированная ветка дерева, в его широком стволе не вспыхнули два красных уголька. Неожиданность не только для меня, но и для бестелесного. Красные огни глаз смотрели прямо на меня. Уверена, окажись здесь зеркало, мои в нем отразились бы не менее ярко. Глаза — зеркало души. В моих сейчас отражалась чужая. Красные огни мигнули, мои веки, подчиняясь воле проклятого, ответили тем же.

Я затаилась, чем развеселила беса. Встреча с соплеменником не произвела на него никакого впечатления. Он просто отвернул мою голову и пошел дальше.

Все думают, что бесы — малочисленная раса. Что, если это не так? Что, если они предпочитают вязкое пространство безвременья миру, который все считают для них родным? Теперь я понимала, чьи глаза смотрели на меня тогда в переходе. Чуждый взгляд, испугавший меня до колик в животе и этим спасший от прогулки по non sit tempus . Спасение и бес — несовместимые слова в одном предложении, очередная насмешка ушедших.

Шаг — и густой воздух безвременья остается позади. Мир стежек поразил ослепительной легкостью, чистотой простых и понятных звуков, живыми растениями, животными, людьми. Ветром и светом, даже несмотря на то что небо хмурится серыми тучами, а воздух наполнен изморосью. Бес сдержал слово, он вывел меня из non sit tempus .

Холм был очень похож на своего собрата в Заячьем холме. Та же срезанная вершина, тот же журчащий звук, чаша источника добротно выложена гладкими речными камнями, серые швы скрепляющего раствора напоминали паутину, колыхающуюся под прозрачной водной гладью.

Седому пора начать беспокоиться, безвременье подошло очень близко к источнику. Хозяин северных пределов стоял напротив меня, отстраненный и равнодушный. Чуть дальше за его спиной, обжигая меня эмоциональными взглядами замерли Пашка с Веником, Невер на руках у матери жизнерадостно ухнул и взмахнул хвостом. Он рад меня видеть. Справа улыбался во весь белозубый рот смуглолицый парень — хранитель, черные глаза лучились весельем. Как не похож этот молодой человек на того мужчину, с которым я разговаривала во мраке.

— Птичка вытащила нам хранителя, — сказал бес моим голосом.

— Вижу. — Судя по всему, это не произвело ни малейшего впечатления на Кирилла. — Ну, — поторопил он проклятого.

— Хозяин, а не хотите узнать, что она…

— Нет, — одно хлесткое слово-приказ того, кто не привык повторять дважды, того, кого не заставляют ждать, — Орихор!

Глазам стало невыносимо горячо, кровь бросилась в лицо. Я застонала, прижимая руки к пульсирующим векам.

— Я был нежен. — Голос шел из плаща серого цвета, который держал в руках русоволосый секретарь, ткань наполнялась дымом, формируясь в подобие человеческой фигуры. — Птичка доставлена, и даже в лучшем виде, чем была.

Я опустила руки. Тело снова слушалось, снова принадлежало мне. Вернулись слабость, головокружение и боль.

— У меня не было и не будет слабостей, — сказал Кирилл, — едва сдерживаю побуждение утопить тебя в пруду и закончить на этом.

Знакомый голос был тих. Он на самом деле злился. Хуже будет, если он замолчит. Когда демон не говорит, он действует, а когда действует, то не слышит ни криков, ни жалоб, ни просьб о пощаде.

Лицо Хозяина было холодно. Красные уголья глаз беса смотрели на меня из-за его правого плеча. Проклятый хозяйничал в моем теле с моего разрешения. Повторно он его спрашивать не будет.

— Не стоит утруждаться, — пробормотала я и быстро, боясь передумать, шагнула в сторону, — я сама.

Гладкая поверхность воды была так маняще близко. Они не успели меня остановить, наверное, потому что не поняли, что я хочу сделать, а когда поняли, не поверили, или им было все равно, что куда вероятнее.

Я повалилась в чашу источника, подняв тучу брызг.

Вода была ледяной. Я и не подозревала, что она может быть такой холодной, не замерзая. Кожу обожгло. Сердце замерло. На краткий миг мне показалось, что оно замолчало навсегда, что от ледяного шока оно больше не сможет ударить ни разу. А потом оглушительный стук возобновился с утроенной силой, еще немного, и оно прорвет ткани, мышцы, кожу, вывернет наизнанку ребра и выскочит наружу. Вместе с его силой вернулась жизнь.

Я оттолкнулась ногами от каменного дна и вынырнула на поверхность. Осенний воздух был наполнен обжигающим теплом. Первый вдох — как последний.

Слышались ругань и проклятия с ноткой неуместного восхищения. Меня подхватили за руки и вытащили из воды. Секретарь Седого, молодой человек лет двадцати пяти, опустил меня на землю. Все, кто стоял близко к источнику, были мокрыми с головы до ног.