Франческа Хейг - Огненная проповедь

— Воры! — завопила женщина, а потом появились еще факелы, ярче освещая Кипа. — Омеги!

Даже сквозь простыню я видела, что все возрастающая толпа вооружена: секачи, серпы. Какой-то человек на бегу раскручивал аркан.

Я пыталась развернуть лошадь, чтобы вернуться к Кипу, но ничего не получилось — она лишь топталась на месте. Человек метнул аркан в коня Кипа, но промахнулся. Когда конь трусил мимо колодца, Кип вскочил на камень и ловко запрыгнул на спину животного. Я услышала, как в глубину колодца посыпались камешки, но не дождалась стука, с которым падает на землю тело, а через простыню разглядела силуэт верхом на коне. А затем Кип врезался в простыню и, спеленатый тканью, поскакал прямо на меня, низко склонившись к шее лошади.

Нам отрезали пути отступления. Казалось, из каждого дома выскочили темные фигуры, пастбище со всех сторон окружили люди с фонарями и факелами. Лошади кружили, в панике пятились, метались, налетая друг на друга. Кип отчаянно старался освободиться от простыни, вцепившись пальцами в гриву. Кольцо пламени сжималось. Человек с факелом схватил меня за лодыжку, я почувствовала, как огонь обжигает колено. Но тут Кип сбросил на него простыню. Я отпихнула тут же занявшуюся ткань. Моя лошадь словно среагировала на сигнал и пустилась вскачь. Я неслась прямо на огни — люди с факелами казались лишь темными фигурами, но я видела, как они вырисовываются все отчетливее и ближе, однако в последнюю минуту они рассыпались по сторонам в размытом пламени. Позади меня, словно бешеное сердцебиение, слышался лошадиный галоп.

Я не посмела оглянуться и проверить, как там Кип, лишь выкрикнула его имя. Когда вместе с ветром до меня донесся его голос, из моей груди исторглось нечто среднее между всхлипом и смешком.

В первые минуты бешеной скачки я боялась, что мы никогда не сможем остановить лошадей. Однако вскоре выяснилось, что нам попались те еще ленивые твари. Когда первоначальная паника отступила, а огни скрылись за деревьями, лошади сразу притормозили, и лишь тычки в бока вынуждали их идти быстрее шага. Так мы и ехали почти всю ночь: небольшое ускорение сменялось длительной спокойной поступью. Я даже не представляла, насколько это утомительно. Казалось бы, чего тут сложного — сиди себе и сиди, но я не учла усилия, прилагаемые только для того, чтобы удержаться, не говоря уж о необходимости понукать лошадь, сжимая бедра и колени, и через несколько часов по мышцам разлилась ноющая боль. Шагая, моя лошадь то и дело останавливалась пощипать травы, и мне постоянно приходилось натягивать веревку вокруг ее шеи. А если удавалось пустить ее рысцой, она так подбрасывала круп, что казалось, я вот-вот лишусь зубов.

Я то ли знала, то ли чувствовала, что мы по-прежнему движемся на юго-запад, хотя, выехав из деревни, мы вскоре сошли с дороги. Когда сквозь сумерки начало просачиваться утро, мы достигли широкой равнины, перемежающейся поросшими высокой травой холмиками и мелкими озерцами. Лошади замедлились, пробираясь через болотистую низину. На этот раз я не понукала свою, когда она принялась рвать зубами траву из сырой земли. Кип остановился неподалеку, осматривая широкую равнину.

— Если спешимся здесь, назад в седла взобраться не выйдет.

— Думаю, когда вокруг не беснуется вооруженная толпа, запрыгивать на лошадь проще. Все равно, мне кажется, больше я не выдержу.

— Ты знаешь, как спуститься на землю?

Я пожала плечами:

— Проще простого. Я всю ночь прикладывала силы, чтобы не свалиться. — Метрах в ста виднелась чахлая рощица. — Мы могли бы поспать вон там.

— Сейчас я способен заснуть где угодно.

Я перебросила левую ногу через спину лошади и соскользнула на траву, при приземлении слегка покачнувшись. Резко выпрямившиеся ноги заныли. Лошадь довольно встряхнула головой. Кип приземлился плавно, но все равно не смог сдержать болезненной гримасы.

Пришлось долго дергать за веревки, чтобы убедить лошадей подойти к деревьям. Пока животные пили из заболоченного озерца, я их привязала.

Кип уселся на поросшую осокой болотную кочку посреди зарослей, возвышавшихся над топью, и с отвращением проворчал:

— Стоило мне разжиться новой одежонкой, как прекрасный чистый наряд насквозь пропах конским потом.

— Да мы и сами не слишком благоухаем, после стольких-то дней. — Я уселась рядом и, достав из кармана последние два яблока, поделилась с ним.

— Далеко мы, по-твоему, уехали?

— Далеко. Думается, намного дальше, чем если бы несколько дней шли пешком.

Понятно, что нельзя проделать верхом весь путь до побережья — омеги на лошадях обязательно привлекут внимание, — но каждый день езды приближал нас к Острову.

Кип выплюнул семечку.

— Достаточно далеко, чтобы Зак прекратил поиски?

Я покачала головой:

— В любом случае, нас хочет найти не он один. — Все ночь трясясь на лошади, я чувствовала рыщущий разум Исповедницы. — Не то чтобы мне казалось, что он когда-либо прекратит поиски, но в основном я чувствую ее. Исповедницу. Не знаю, почему это ее так волнует. Почему она пытается защитить Зака.

Кип улегся позади меня:

— Она на него работает?

— Вроде того. В смысле, она — омега, а он — советник Синедриона. А так — да. Хотя, честно говоря, я просто представить не могу, что она работает хоть на кого-то.

Я вспомнила властный изгиб бровей Исповедницы.

Кип сел:

— Совсем забыл. Это твое.

Он стащил свитер, что увел у альф, потом снял тот, что был под ним — который я одолжила в самый первый день. Я надела его поверх рубашки. Он был грязный, с растянутой горловиной — Кип последние недели носил ее на талии. Я посмотрела на себя и рассмеялась.

— Извини. — Он надел свой свитер. — Вероятно, я его испортил.

— Одежда сейчас волнует меня в самую последнюю очередь, пусть даже я выгляжу страхолюдиной.

— Ничего не страхолюдиной. Ты не страхолюдина. — Он говорил так, словно констатировал факт. Я не нашлась с ответом, но Кип уже готовился ко сну. — Чумазая, конечно. Пропахла лошадью. Но красивая.

* * * * *

Лошади были одновременно и спасением, и проклятием. С одной стороны, у нас появилась возможность покрывать большие расстояния, но, с другой стороны, мы чувствовали себя выставленными на всеобщее обозрение. Двоих всадников легче обнаружить, им труднее спрятаться. А уж двое верховых омег вызвали бы подозрения у любого, не только у солдат Синедриона. Мы решили, что как только через несколько дней пересечем болотистую равнину и выйдем на обитаемые земли, тут же отпустим коней.

Со временем я приноровилась: стало ясно, что моя лошадь лучше понимает, если управлять ею, сжимая колени, чем дергая за веревку. Кипу все еще сложно было взбираться на коня — еще бы, с одной-то рукой, — но скакать он научился быстро. Все еще слабый и неуклюжий после резервуара, на лошади он держался уверенно и постоянно выделывался, ловко кружа вокруг меня.