Надежда Попова - Инквизитор. И аз воздам

– Значит, их убили до того, когда пожар разгорелся, и все, что они успели, – это сделать несколько шагов, вскочив с постелей, когда убийца вошел в комнату, – предположил Лукас, и Ульмер многозначительно поднял палец:

– Именно! Или их обездвижили – например, ударили и вышибли сознание; об этом более точно сказать не могу, тела я не осматривал. Но это подтверждается еще кое-чем: свидетели, которые видели самое начало пожара, говорят, что полыхнуло сразу. Они не видели, как именно все началось, но когда уже началось – горело сразу мощно и всюду. Если бы пожар завязался с нижнего этажа, как утверждают магистратские, то лестница выгорела бы первой, выгорела бы полностью, а по ее остаткам еще умудрились подняться на второй этаж сегодня. И перекрытия выдержали, и второй этаж – такой же горелый, как и первый, ничуть не меньше. И все утверждают (и вы, майстер Гессе, в том числе), что пламя во время пожара там было таким же сильным.

– Если б это было потому, что туда поднялся огонь с первого этажа, – продолжил Ян, – то, опять же, выгорела бы эта чертова лестница. И первый этаж сгорел бы целиком, хрен бы его так просто потушили, и туда уж точно было бы не войти после пожара – перегорели бы и рухнули балки. Словом, дом не прогорел насквозь, но при этом почему-то выгорел изнутри полностью. То есть…

– То есть, его именно подожгли, – подытожил Ульмер. – В нескольких местах, чтобы наверняка.

– Ты сказал о своих выводах магистратским? – спросил Курт, и тот мотнул головой:

– Нет, для того я и ждал вашего появления, майстер Гессе: хотел спросить совета. Должен ли я делиться этой мыслью с ратом или с Хальсом, или с обоими, или не делиться ни с кем из них? Что мне делать?

– Пока не говори ничего. Никому. Запаникуют и наделают глупостей.

– Понял, майстер Гессе, – кивнул Ульмер с готовностью. – Быть может, хотя бы Хальсу?

– Он здравомыслящий парень, – вскользь улыбнулся Курт. – И когда придет время ему стать вашим обером – пророчу, пожалеть об этом вам не придется… Но все же пока не стоит. Просто поверь мне на слово.

– Если он замешан в темных делишках, – скептически заметил Лукас, – решение вполне верное. За всем этим не стоит забывать, что кто-то укокошил вашего служителя, который должен был проверять благонадежность своих собратьев.

– А вы здесь какими судьбами? – не ответив, спросил Курт. – Петер хотел рассказать о своих выводах, а вы?

– А мы хотели узнать о твоих, – пожал плечами Ван Ален-старший. – Ну, и есть кое-что из новостей…

– У меня выводов пока никаких. Разрозненных и неведомо как связанных сведений множество, наметок уйма, но выводов нет… А у тебя что за новости?

– Не знаю, насколько это связано с твоим или нашим делом, – заговорил Ван Ален неуверенно, придвинувшись к столу ближе, – и связано ли вообще, но кое-что есть. Помнишь, я сказал, что этой ночью был…

– У свидетельницы, – подсказал Курт, когда охотник замялся, и тот неловко кивнул, исподволь скосившись на Нессель:

– Да… Я знаю, что ты подумал… и правильно, в общем, подумал… Но это неважно, важно то, что она и впрямь свидетельница – подружка Катерины Юниус.

– Подруга дочери Юниуса? – нахмурился Курт. – Как зовут?

– Франциска Йенсен.

– В протоколе о ней не упоминалось.

– А кто составлял протокол? – уточнил Лукас, вперив пристальный взгляд в Ульмера, и тот смятенно отвел взгляд, замявшись.

– Кристиан Хальс, – вымолвил он, наконец, неохотно. – Но я и сам о ней впервые слышу. Что за свидетельница, свидетельница чего?

– Вполне возможно, – с расстановкой ответил Ван Ален-старший, – что свидетельница неблаговидных деяний судьи, каковые и привели его к столь плачевному финалу.

– И что сказала твоя Франциска?

– Чего сразу «моя»… – буркнул Ван Ален недовольно. – Просто процесс опроса несколько затянулся и…

– Ян, – многозначительно произнес Курт, и тот кивнул, запнувшись:

– Да. Так вот. Судейская дочка была у нее незадолго до папашиного ареста и вообще всей этой шумихи с отравленным лавочником – приходила поплакаться. Рассказала, что отец прошлым вечером явился домой поздно и во хмелю, а дома еще и усугубил как следует. Усугублял весь вечер, покуда не свалился почти буквально: дочка еле успела довести его до постели. Так вот, по ее словам, судья был мрачным, пил угрюмо, все время что-то бормотал и на кого-то бранился, а потом усадил дочку напротив и стал ей пороть какую-то проповедническую чушь.

– В каком смысле? – нахмурился Ульмер, и охотник неопределенно помахал рукой:

– Нес что-то насчет возмездия. Прочел ей проповедь о том, как важно быть добродетельной и блюсти заповеди, что люди могут никогда и не узнать о грехах, таящихся в душе, но Главный Судия все равно все видит и рано или поздно воздаст. А в конце концов заявил: «Так нельзя больше». Просекаешь, Молот Ведьм, что это может значить?

– Так и сказал?

– Так и сказал, – кивнул Ван Ален торжественно. – Франциска запомнила это слово в слово, потому что дочка судьи это запомнила слово в слово и несколько раз повторила – все пыталась понять, о чем это он.

– И о чем он? – тихо уточнила Нессель. Курт вздохнул:

– А дело-то, похоже, приобретает совсем нехороший оборот…

– Убрали судью, – уверенно подвел итог Ван Ален. – В чем-то он был замешан, что-то он сделал или делал какое-то время и однажды решил соскочить, о чем, похоже, имел глупость ляпнуть тем, с кем проворачивал эти таинственные делишки. И его заткнули. Было это, напомню, до того, как началась суета с лавкой. Потом уж завертелась эта история, Юниуса арестовали, а потом и дочка якобы удавилась.

– «Якобы»? – переспросил Ульмер. – Ты думаешь, что она не повинна в смертном грехе?

– Я думаю, она повинна только в том, что ее отец влез в какую-то мутную историю, – покривил губы Ван Ален. – И то ли ей стало известно что-то, то ли они решили , что ей это известно, – уже неважно, важно то, что дочку наверняка попросту убрали вслед за папашей.

– Зачем такие сложности? – неуверенно возразила Нессель. – Почему было просто не убить его?

– Убийство судьи, да еще и вместе с дочерью… – вымолвил Лукас со вздохом. – Нет, это такое событие, которое взбудоражило бы город и привлекло ненужное внимание. А ну как кто-нибудь начал бы копать и докопался бы до истины? А так… Никаких подозрений, все чисто. Город сам казнил его и – забыл о нем. Самоубийство дочери выглядело логичным и тоже не вызвало никаких подозрений: что взять с девки, ни силы воли, ни духа перенести несчастье, да еще и одиночество, вот и наложила на себя руки. Всё стройно, чисто и гладко.

– Но это же все меняет… – проронил Ульмер тихо. – Майстер Гессе, как полагаете, об этом следует рассказать майстеру Нойердорфу или Хальсу?