Лев Гроссман - Волшебники

Заучивание жестов и мертвые языки — хотя их, видит бог, хватало и в этом семестре — немного потеснились в пользу прикладной магии. Месяц они занимались азами архитектуры: укрепляли фундаменты, делали крыши водонепроницаемыми, чистили сточные канавы от листьев — все это в сарайчике чуть больше собачьей конуры. Одно-единственное заклинание, оберегающее крышу от молний, Квентин запоминал три дня, отрабатывая перед зеркалом скорость, направленность и выразительность жестов. Текст на древнебедуинском тоже попортил немало крови, но наведенная профессором Марчем небольшая гроза свела на нет все усилия. Молния прошила крышу насквозь, и Квентин промок до костей.

Через вторник Квентин работал с Бигби, неофициальным руководителем физиков. Бигби, человек небольшого роста с влажными глазами и седым ежиком, любил наряжаться в длинный викторианский плащ. Маленький горб отнюдь не делал его калекой. У Квентина создалось впечатление, что Бигби — политический эмигрант: тот постоянно бубнил о заговоре, жертвой которого стал, и был уверен, что когда-нибудь вернет себе власть. Держался он с заносчивым достоинством обиженного интеллигента.

На одном семинаре — специальностью Бигби были до смешного трудные чары, трансмутирующие химические элементы на квантовом уровне, — он сунул руку сначала за одно плечо, потом за другое и что-то там отстегнул. У Квентина это вызвало ассоциацию с женщиной, расстегивающей лифчик. После этих манипуляций за каждым его плечом возникли по два крыла наподобие стрекозиных. Бигби с блаженным вздохом привел их в движение.

Радужные лопасти на миг превратились в размытое пятно и снова остановились.

— Извините, — сказал Бигби, — просто не мог больше вытерпеть.

Странностям Брекбиллса конца не предвиделось.

— Профессор Бигби, вы… Кто, собственно, — ангел? — Квентин понимал, что это невежливо, но не мог удержаться. — Вы эльф?

Бигби страдальчески улыбнулся, производя крыльями сухой хитиновый шелест.

— Пикси, точнее. — Это, кажется, слегка смущало его.

Однажды ранним утром Марч читал им лекцию по метеорологической магии, вызывая попутно циклоны. Для грузного мужчины он был невероятно подвижен: при виде того, как краснолицый, с красно-рыжим конским хвостом профессор подскакивает на цыпочках, Квентина одолевал сон. Чамберс каждое утро приносил ему угольно-черный эспрессо в позолоченной турке, но к началу лекции кофе переставал действовать. Квентин на минутку закрыл глаза и услышал, что Марч обращается персонально к нему:

— …между субтропическим и тропическим циклоном, Квентин? По-французски, если не трудно.

Квентин моргнул и сказал наобум:

— Разницы никакой.

Возникла пауза. Квентин стал ее заполнять, пытаясь выяснить, о чем же его спросили, и поминая на всякий случай бароклинные зоны. Студенты ерзали. Марч, почуяв возможность над кем-то поиздеваться, тянул время, Квентин тоже тянул. Он ведь читал, учил — ну что за подлость такая.

Момент затягивался, щеки пылали. Это ведь даже не магия, просто метеорология.

— Я не совсем поняла… — раздался голос из задних рядов.

— Я Квентина спрашиваю, Аманда.

— Но, может быть, вы и нам объясните? — гнула свое Аманда Орлов, демонстрируя тупую настырность отличницы с устоявшейся репутацией. — Эти циклоны баротропные или нет? Я что-то запуталась.

— Они все баротропные, Аманда, — сдался Марч. — Все тропические циклоны.

— Я думала, один баротропный, а другой бароклинный, — вставила Элис.

Чтобы не вдаваться в утомительные детали и не терять основную нить, Марч вынужден был отцепиться от Квентина. Тот охотно бросился бы к Аманде и облобызал ее широкое, не знающее косметики чело — но ограничился воздушным поцелуем, когда Марч отвернулся.

Лектор, перейдя от чистой метеорологии к чарам, рисовал на доске символ вроде мандалы. Через каждые полминуты он отходил на край подиума, обозревал рисунок, шепча что-то под нос, и вновь углублялся в творчество. Цель заклинания была весьма тривиальна: оно то ли вызывало град, то ли предотвращало его — что именно, принципиального значения не имело, но профессор пребывал в затруднении. Текст полагалось произносить на староголландском, в котором Марч явно был не силен. Хоть бы осрамился, подумал Квентин — будет знать, как привязываться к людям с утра.

Брекбиллсские аудитории имели защиту от большинства шалостей, но подиум, как все знали, был ахиллесовой пятой любого учителя. Посредством определенных усилий и английского языка жестов можно было качнуть его пару раз. Авось Марчу по прозвищу Смерть Студентам этого хватит. Квентин немного поколдовал под партой; подиум дрогнул, как от пинка, и опять застыл. Есть!

Марч в самом деле отвлекся, но решил продолжать — не начинать же все сызнова.

Квентин был разочарован, однако всезнайка Элис шепнула, перегнувшись к нему:

— Вот идиот, второй слог пропустил. Там должно быть…

Пленка реальности на миг дала сбой, как в кино. Когда она снова стала на место, все увидели, что за спиной у Марча стоит человечек в сером английском костюме и клубном бордовом галстуке, сколотом серебряным полумесяцем. Марч, произносивший свое заклинание, не видел его, и незнакомец смотрел на студентов со значением, будто призывая их вместе подшутить над учителем. Лицо его, что Квентин не сразу понял, мешала рассмотреть ветка с зелеными листьями. Она взялась непонятно откуда и не была прикреплена к дереву — просто висела перед пришельцем и закрывала его лицо.

Марч перестал бормотать, Элис тоже умолкла. Скрипнул в полной тишине чей-то стул. Квентин не мог шевельнуться: кто-то перерезал проволоку между его телом и мозгом — уж не этот ли, в галстуке? Элис так и сидела, слегка подавшись к нему; ее волосы заслоняли ему обзор. Человек на подиуме был единственным, сохранившим способность двигаться. Вот он склонил голову к плечу и нахмурился, словно услышал, как колотится у Квентина сердце.

Здесь что-то не так, чувствовал Квентин. Адреналин в крови не находил выхода, мозг кипел в собственном соку. Незнакомец расхаживал по возвышению с видом исследователя — точно джентльмен-воздухоплаватель, опустившийся на воздушном шаре в экзотическую страну. Та же ветка не давала проникнуть в его намерения.

Он обошел вокруг Марча. Походка у него была странная, чересчур плавная. Да он и не человек совсем, понял Квентин — а если и был им, то теперь перестал. Пальцев под белыми манжетами было на три-четыре больше, чем надо.

Прошло пятнадцать минут, полчаса. Квентин не мог повернуть голову. Незнакомец, то входя в его поле зрения, то пропадая, повозился с оборудованием профессора Марча, пошлялся по аудитории, достал ножик, подрезал ногти. Все предметы, к которым он приближался, начинали ерзать на месте. Железный стержень со стола Марча он согнул, как резиновый. Произнес скороговоркой заклинание, от которого вся пыль в комнате завилась в смерч и улеглась снова — лишние пальцы у него на руках при этом гнулись в стороны и назад.