Павел Шмидт - Мелкинд Виллейн (Золотой Талисман) (СИ)

- Пузан, лови, там ещё один, третий! - возопил подлый дед, корявый палец указывает в мою сторону. Я не стал мешкать, прыгнул на спину бородача, он ближе. Сверкнуло лезвие, я вонзил кинжал со всей дури под основание шеи, кровь струей вверх, мигом промочила пегую бороду. Унрулия с ужасом отдирает уже мёртвые руки, мелкие красные капли добавили зверских родинок на смуглое лицо.

Пузатый вожак взревел, одним движением отшвырнул Эритора и ринулся к нам, кистень гудит над головой, вот-вот разобьёт головы. Рука разбойника замедленно пошла вниз, камень кистеня плывёт прямо в лоб. Я бросился, сжавшись, под ноги, разбойник кувырком. Я почувствовал тупой удар по спине, боль вспыхнула и сразу пропала. Оглянулся, разбойник лежит рядом, рёв сменился мычанием, рука неестественно вывернута, рукоять кистеня скользнула из вялых пальцев. Я подполз на локтях и безжалостно ударил ножом под кирасу, ещё раз. Разбойник взвыл, схватился за живот, пытается удержать одной рукой, но нутро лезет и лезет из-под края. Засучил ногами, дёрнулся в последний раз. Меня вывернуло от запаха внутренностей.

- Всем стоять, мальчишку зарежу! - гаркнул подлый дед, держит узловатыми пальцами Эритора за шкирку, кривой засапожный нож щекочет кончиком в ямке меж ключиц. Унрулия замерла как натянутая тетива. Я приподнялся на локте, перепачканная кровью вторая ладонь к старику. Пальцы резко сжались в кулак, оберег на груди Эритора вспыхнул алым светом, разбойника швырнуло взад. Эритор повалился как сноп, на шее набухает красным тонкий след, потекли капли. Унрулия с криком бросилась тормошить, голова сына мотается как у игрушки-болванчика. Веки мальчика затрепетали, Унрулия смеётся и плачет, рвёт без жалости подол дорогого платья, спешит наложить повязку. Я глянул коротко - порезана шея, к счастью, лишь кожа. Устало привалился к мёртвому разбойнику.

- Виллейн, т-ты как? - бросила Унрулия не глядя, губы дрожат от пережитого, грудь вздымается высоко и часто. Я с трудом оторвал взгляд, перевёл на свои ноги. Только теперь чую далекий пульс боли, слабый, где-то в пояснице. Надо встать. На лбу бисеринами ледяная испарина - забыл как это делается! В панике оглянулся - Унрулия занята сыном, ничего не замечает. Опёрся ладонями о землю, попытался хотя бы сесть. Вдоль спины стрельнуло, болезненный разряд от шеи до пояса, ниже исчез, как растворился. Рука подломилась в локте, и я встретил щекой землю. Откуда-то издалека мысль, спокойная и чужая: ноги не слушаются.

За спиной Унрулии шевеление - это дед вскочил на корячки, зенки широко распахнуты, рожа красная, от бороды, усов и бровей ничего не осталось, одёжка дымится. Я предостерегающе вскрикнул, но дед лишь проворно, на всех четырёх, вломился в кусты, прочь от нас, бешеных. Я вытянул руку вслед.

- Не дайте уйти!!!

Унрулия не обратила внимания, преклонила колени рядом, тонкие пальцы прошлись, разминая, по моим ногам, но я не чую прикосновений. Закрыл, в бессилии, глаза. Все кончено.

- Как тебя угораздило! Зачем сунулся под удар? - укоризненно проговорила Унрулия. Я дёрнул плечом, кто ж знал заранее!

- Дед приведёт еще, надо уходить. Помогите забраться в телегу.

Подхватили за ноги и за плечи, еле подняли - пусть ростом я не велик, но кость тяжёлая. Перевалили как мешок с мукой за борт замершей косо телеги. Повозка выровнялась на все четыре колеса, Эритор в два касания вспорхнул на облучок, в руках вожжи, щёлкнул, неумело понукая лошадь, но та дёрнула, лишь бы прочь от побоища.

- Дай погляжу! - запричитала Унрулия, пальцами задирает край куртки. - Ничего себе!

- Что там, спина сломана? - с трагическими нотками спросил я.

- Н-нет, будь сломана, уже учуяли бы. Здесь огромный синяк.

- Тогда почему отнялись ноги?! Это пройдет?

- Не знаю, к лекарю надо, в город. Или к магу толковому, только где их теперь взять... ты сам можешь что?

Я прикусил губу. В столицу не попасть, смута и облыжные обвинения отрезают путь. Унрулия оставила в покое, на смуглом лице понятная бледность, и выражение, как если набрала воздуха, но не решается сказать.

Возок бодро прыгает по лесной дорожке, корни могучих деревьев разлеглись поперёк, то и дело подбрасывают колесо и нас заодно. Впереди светлеет, намекая, что разбойничья чаща вот-вот кончится, и нужно принимать решение, куда двигать дальше. Унрулия сидит, обняв сына, но поглядывает искоса в мою сторону. Я пригляделся к мельчайшим черточкам, они столь красноречивы. Женщина то хмурит брови, то вздыхает, тяжёлые думы морщат на миг гладкий лоб.

- В Ретунии были, гм, есть маги знатные. Да и вы сможете пристроиться, спрятаться у моей родни, - проговорил я старательно ровным голосом.

- У мелкиндов что-ли? - удивилась Унрулия, уголки губ пошли вверх в милой улыбке, на щеках ямочки. - Как среди вас спрячешься?

- Нет, я вырос у людей.

Унрулия хмыкнула, само недоверие, Эритор обернулся, рот приоткрыт, вот-вот муха залетит. И почему это так удивляет? Хотя, да, и люди, и эльфы, и гномы, не говоря об иных расах, не примут чужака. Так повелось с былых времен, кто не свой - враг. Слишком много крови и бед пролегли между всеми нами.

- Так вышло. Младенцем к вратам города подбросил пустынный клан, они так делают в особо тяжкие годы. Родители, скорее всего, погибли. Обычно, наша диаспора берёт на воспитание, но, сказывали, с тем кланом вражда... кабы не тётушка, не лежал бы как колода, без ног!

Голос мой сорвался чуть ли не на рыдание, к щекам бросилась горячая кровь, в уголках глаз слёзы. Но Унрулия с рассеянной улыбкой не обратила внимания.

- До границы Ретунии близко... - задумалась Унрулия. Я сейчас полностью в их власти. Магии шишь, ноги не ходят. Жалкий калека! Накатила злость, тоже мне, рыцарь, "сам мал, но малых защищает". Дозащищался! Надо было бежать, потом бы вернулся, по уму расправился с разбойниками. Теперь лежу мешком, на милость случайных незнакомцев. Унрулия вон, уже моську морщит - хочет бросить, да не знает как сказать! Я, сгоряча, решил подлить масла в огонь.

- Близко-то близко, но через болота, а там тролли. Кое-кто похуже троллей - смердюки!

- Что за смердюки?

- Беглые, крестьяне что удрали и от наших лордов, и от ретунских. Засели в болотах, живут, - я пожал плечами, - живут как могут, чужаков не выносят на дух. О них такие истории сказывают...

Эритор раскраснелся, в голубых, по-детски доверчивых глазах жгучее любопытство.

- Виллейн, расскажи про смердюков! И про троллей!

Я вздохнул, делать, всё одно, нечего, пока кляча мерно тащит телегу сквозь подлесок.

- Жил-был тролль, сидел, себе, в болоте, растил лягух да пиявок. Однажды, пришел злой колдун с колдовским своим амулетом, зелёным да ядовитым. И пришлось троллю топать в чужую страну, местному принцу на потеху да расправу...